столь же благотворный для поправки здоровья, что и санаторий Святых.
Так в экскурсиях и прогулках пролетели эти четыре дня, насыщенные до предела. А что за обильный стол, и какая блестящая перспектива, по крайней мере, для мистера Горация Паттерсона, заработать гастрит или расширение желудка, продлись стоянка еще несколько дней!… К счастью, подошел момент поднимать паруса!… То же гостеприимство, неназойливое, широкое, сердечное, французское одним словом, пассажиры «Стремительного» найдут, без сомнения, и на Мартинике. Но это, конечно, не помешает юношам сохранить чудесные воспоминания о Гваделупе и испытывать искреннюю признательность к господину Анри Баррону за теплый, сердечный прием.
К тому же не следовало возбуждать неукротимую ревность патриота Гваделупы, упоминая Мартинику, поскольку еще накануне отъезда он заявил мистеру Паттерсону:
— Что меня бесит, так это предпочтение, которое французское правительство, по-видимому, отдает нашей вечной сопернице.
— Мартиника пользуется какими-то преимуществами?… — поинтересовался мистер Паттерсон.
— Ба! Да вот, например, — ответил господин Баррон, даже не пытаясь скрыть свое неудовольствие. Разве оно не избрало Фор-де-Франс в качестве пункта отправления трансатлантических судов?… А разве Пуэнт-а-Питр не выбран самой природой в качестве их конечного пункта?…
— Безусловно, — подтвердил мистер Паттерсон, — и я считаю, что гваделупцы вправе потребовать…
— Потребовать?! — воскликнул плантатор. — А кто же будет это делать?…
— Разве у вас нет представителей во французском парламенте?…
— Сенатор… два депутата… — протянул господин Баррон. — Они делают все, что в их силах, дабы защитить интересы колонии!… Но, увы!
— Это их долг! — провозгласил ментор. — Святой долг! Вот увидите, они непременно преуспеют!
Вечером 21 августа господин Баррон проводил гостей на борт «Стремительного». В последний раз обняв племянника и пожав руки его товарищам, он заявил:
— Послушайте-ка, вместо того чтобы идти на Мартинику, не лучше ли провести еще недельку на Гваделупе?…
— А как же мой остров?… — воскликнул испуганно Тони Рено.
— Твой остров, малыш, волной не смоет, и ты его навестишь в другой раз.
— Месье Баррон, — возразил мистер Паттерсон, — ваше предложение нас бесконечно трогает… и мы благодарим вас от всего сердца… Но следует придерживаться программы миссис Кетлин Сеймур…
— Ладно!… Плывите на Мартинику, юные друзья! — удрученно покачал головой господин Баррон. — Но остерегайтесь змей!… Их там тысячи, и, говорят, англичане специально завезли их туда, прежде чем передать остров Франции.
— Как можно?… — воскликнул ошарашенный ментор. — Нет и нет! Никогда не поверю в подобный злой умысел со стороны моих соотечественников…
— Это исторический факт, мистер Паттерсон, факт! — кипятился плантатор. — Но если вас вдруг там укусит змея, знайте, что это будет английская змея…
— Английская или нет, — попытался утихомирить страсти Луи Клодьон, — но мы поостережемся, дядюшка!
— Кстати, — поинтересовался господин Баррон, прежде чем покинуть судно, — капитан у вас стоящий?…
— Первоклассный, — ответил мистер Паттерсон, — и мы все им очень довольны… Миссис Кетлин Сеймур не могла бы сделать лучший выбор…
— Тем хуже, — совершенно серьезно заметил господин Баррон, покачивая головой.
— Тем хуже?… Но почему же, ради Бога?…
— Потому, что если бы у вас был плохой капитан, то, возможно, при выходе из порта он посадил бы «Стремительный» на мель, и я имел бы удовольствие задержать вас в Роз-Круа еще на несколько недель!
Глава III
ОСТРОВ ДОМИНИКА
Когда «Стремительный» вышел из бухты Пуэнт-а-Питр, поднялся легкий бриз, дувший как раз в том направлении, куда шло судно, имея целью достичь острова Доминика, расположенного в сотне миль к югу от Гваделупы[200]. «Стремительный» скользил как чайка по сверкающему морю. При таком устойчивом попутном ветре он мог бы преодолеть это расстояние в двадцать четыре часа. Однако барометр медленно поднимался, что предвещало штиль, и, следовательно, явно возникала необходимость затратить на переход вдвое больше времени.
«Стремительный» был отличным судном, повторим это, командовал им опытный, досконально знающий свое дело капитан, а команда оказалась выше всяческих похвал. Так что надеждам господина Анри Баррона не суждено было сбыться. Даже в непогоду Гарри Маркел вышел бы в море, не побоявшись посадить судно на прибрежные скалы, и пассажирам не удалось бы воспользоваться радушием владельца Роз-Круа.
Если переход и сулил стать довольно продолжительным, учитывая сложившиеся атмосферные условия, начинался он тем не менее при весьма удачных обстоятельствах.
Покинув Пуэнт-а-Питр, судно взяло курс на юг и прошло в виду группы островов Святых с высящимся над ними мрачным утесом высотой в триста метров. На нем совершенно явственно можно было различить форт с развевающимся над ним французским флагом. Эти острова всегда настороже, как передовая цитадель, стоящая на страже подступов к Гваделупе.
Между тем Тони Рено и Магнус Андерс не переставали отличаться, как только судно выполняло какой-нибудь маневр. Как настоящие матросы они уже стояли вахту, даже ночную, что бы там ни говорил их ментор, терзавшийся беспокойством из-за этих сорвиголов.
— Поручаю их вам, капитан Пакстон… — повторял он ежедневно Гарри Маркелу. — Подумайте только, а вдруг с ними что-то случится!… Когда я вижу, как они карабкаются на мачты, мне все время кажется, что они, того и гляди… как это говорится?…
— Сорвутся…
— Вот именно… это то самое слово, сорвутся, при бортовой или килевой качке и свалятся в море!… Подумайте, какая ответственность лежит на мне, капитан!
И когда Гарри Маркел отвечал, что он не даст юношам упасть, что он несет не меньшую, чем мистер Паттерсон, ответственность, тот благодарил его в самых пылких выражениях, которые, однако, отнюдь не могли растопить холодной сдержанности лже-Пакстона.
За этим следовали нескончаемые нотации, адресованные юному шведу и французу, на что они отвечали:
— Не беспокойтесь, мистер Пакстон… Мы крепко держимся…
— Но вдруг рука сорвется, и вы загремите вниз…
— De brancha in brancham degringolat atque facit pouf [201], как сказал Вергилий!… — продекламировал Тони Рено.
— Никогда лебедь Мантуи не писал подобным гекзаметром!… — воскликнул ошарашенный мистер Паттерсон, воздев руки к небу.
— Ну что ж, он должен был бы это сделать, — парировал неугомонный Тони Рено, — поскольку падение было бы действительно замечательное, atque facit pouf!
И приятели залились смехом.
Тем не менее почтенный ментор мог успокоиться, поскольку если Тони Рено и Магнус Андерс и были
