эрогенным поводам к фригидности присоединяются еще психические поводы, также обусловленные вытеснением.
Если перенесение эрогенной раздражимости от клитора на вход во влагалище удался, то вместе с этим у женщины изменилась зона, играющая руководящую роль в более поздней сексуальной деятельности.
Эти условия, следовательно, теснейшим образом связаны с сущностью женственности».
Попросту говоря, этот напряженный желанием естественный механизм женщины требует удовлетворения, и прежде всего физического.
Есть немалое количество женщин, которые удовлетворяют свое влечение чисто механическим путем, называемым мастурбацией, с помощью тех или иных подручных средств (пальцами рук, самодельными приспособлениями, овощами типа моркови или бананов, многочисленными модификациями фаллоимитаторов промышленного производства вплоть до сложных электронных систем, встроенных в «тела» надувных мужчин).
«Многочисленные опросы, проводимые в разных странах, свидетельствуют о том, что многие одинокие женщины (особенно разведенные) прекрасно чувствуют себя в обществе любовника, которого можно сложить и засунуть в шкаф или коробку для обуви. Достоинство такого парня в том, что он всегда готов к делу и никогда не оставляет возле кровати грязные носки или трусы. Никогда не напивается, не пытается навязать женщине свое мнение. Немало есть одиноких женщин, не выпускающих воздух из куклы после ее использования. Вместо этого они покупают парню шелковую пижаму, прося составить им компанию ночью в кровати. Есть такие женщины, которые так привыкли к своему резиновому другу, что отправляясь в дорогу, берут его с собой в чемодане».
Различного рода «заменители мужчин» были известны еще во времена Древней Греции и Рима.
Гораций, например, утверждал, что жена легендарного Одиссея, Пенелопа, ставшая признанным образцом супружеской верности, в первый же год разлуки с мужем сделала себе искусственный фаллос по совету богини Земли — Геи. И все долгие двадцать лет разлуки с Одиссеем она не расставалась с этим предметом, который помог ей с честью выдержать все испытания и устоять против всех соблазнов.
Широко применялись искусственные фаллосы и в последующие времена.
--------------------------------------------------
«Осмотр уже заканчивался, не было найдено никакой контрабанды, как вдруг этот грубый таможенник, достав со дна сундука какой-то длинный футляр красного бархата, спросил:
— А это? Что это такое?
— Золотые вещи… — отвечала madame с уверенностью.
— Откройте его.
— Говорю же вам, что это золотые вещи.
— Откройте…
— Нет… Я его не открою… Вы злоупотребляете властью… Говорю вам, не открою… А потом, у меня нет и ключа…
Madame была в страшном смятении. Она хотела вырвать этот спорный футляр из рук таможенного чиновника, но тот попятился и пригрозил:
— Если вы не откроете этого футляра, то я сейчас схожу за инспектором…
— Это оскорбление… позор.
— А если у вас нет ключа от этого футляра, так его сломают.
Madame кричала в раздражении:
— Вы не имеете права… Я буду жаловаться в посольстве… министрам… я пожалуюсь королю…
— Откройте футляр.
Этот спор нарушил ход таможенных операций, и вокруг нас собралась кучка любопытствующих путешественников… Меня саму сильно заинтересовали перипетии этой маленькой драмы и в особенности этот таинственный футляр, которого я не знала и никогда не видала у madame и который, наверно, она положила в сундук потихоньку от меня.
Вдруг madame сразу переменила тактику, сделалась кроткой и почти ласковой с неприступным чиновником и, подойдя к нему очень близко, она стала его упрашивать шепотом:
— Пожалуйста, удалите всех этих людей… И тогда я открою футляр…
Наверно, этот грубиян подумал, что madame хочет подстроить ему какую-нибудь штуку. Он с недоверием покачал своей старой головой.
«Ну, довольно ломаться… Все это притворство… Открывайте футляр…»
Тогда madame, смущенная, раскрасневшаяся, вынула из своего маленького портмоне крошечный золотой ключик и, стараясь сделать гак, чтобы не было видно зрителям, открыла этот красный бархатный футляр, который поднес ей чиновник. В ту же самую минуту он в смущении отскочил назад, как будто бы боялся, что его укусит ядовитая змея.
— Ах, черт возьми! — выбранился он.
Потом, когда чиновник опомнился от изумления, он весело воскликнул, поводя носом:
— Надо было сказать наперед, что вы — вдова!»
ОКТАВ МИРБО. Дневник горничной
---------------------------------------------------
Но механическое удовлетворение либидо способно только дать разрядку тому напряжению, о котором писал Фрейд, не касаясь других уровней женского томления.
Следующим за сугубо физиологическим можно считать подспудное желание женщины быть взятой, покрытой грубым и жестоким самцом.
В сочетании с физиологией, это уже дает гораздо более широкий спектр ощущений, который возлюбленная одного моего приятеля выразила как-то неожиданно романтичной, но весьма точной фразой: «По мне будто колесница проехала». На такую образность способна только женщина!
Ей хочется быть укрощенной кобылицей, почувствовать и настойчивость, и властную жесткость, даже свирепую грубость дикаря, так как это и есть знаковая система того природного начала, которое живет даже в самой цивилизованной женщине.
Это желание заставляло гордых римских матрон отдаваться своим рабам, позднее — барынь своим конюхам, изнеженных леди — своим шоферам или садовникам.
Этот живой матрац нетерпеливо хочет, чтобы из него — хотя бы время от времени — выбили пыль и этим возвратили в первобытное состояние добычи.
Здесь кроется и стремление к грязи, пороку, унижению, которое тем сильнее, чем более оно является экзотическим для образа жизни той или иной женщины.
----------------------------------------------------
«— Видишь ли, Гуинплен, мечтать — это творить. Желание — призыв. Создать в своем воображении химеру — значит наделить ее жизнью. Страшный, всемогущий мрак запрещает нам взывать к нему напрасно. Он исполнил мою волю. И вот ты здесь. Решусь ли я обесчестить себя? Да. Решусь ли стать твоей любовницей, твоей наложницей, твоей рабой, твоей вещью? Да, с восторгом. Гуинплен, я женщина. Женщина — это глина, жаждущая обратиться в грязь. Мне необходимо презирать себя. Это превосходная приправа к гордости. Низость прекрасно оттеняет величие. Ничто не сочетается так хорошо, как эти две крайности. Презирай же меня, ты, всеми презираемый! Унижаться перед униженным — какое наслаждение!
