пожарища. Фашистский дзот был разрушен.
Посетители Музея Советской Армии в Москве подолгу стоят у витрины, за стеклом которой хранится перебитая осколком снаряда снайперская винтовка номер КЕ-1729.
В 1941 году эта винтовка прямо с завода попала в пехотный полк, сражавшийся на Юге. Винтовка была густо смазана маслом. Чистый брезентовый чехол прикрывал оптику. Вороненый затвор отливал глубокой, нетронутой синевой.
Долго думали, кому же вручить винтовку, и решили что самый меткий стрелок в полку — Хусен Андрухаев. Выбор оказался правильным.
Вечером, когда Андрухаев возвращался с «охоты» в свой окоп, командир взвода спрашивал: «Сколько?», и снайпер отвечал: двое... трое... четверо. А иногда и больше.
В бою под Ростовом Андрухаев был убит и посмертно получил звание Героя Советского Союза.
Осиротевшее оружие взял в свои руки Ильин — один из лучших снайперов Сталинградского фронта. Он уничтожил из этой винтовки триста восемьдесят двух фашистов и тоже получил высокое звание Героя.
Получила награду и винтовка. К ее прикладу прибили алюминиевую пластинку с надписью: «Имени Героев Советского Союза Андрухаева и Ильина».
Под Белгородом именная винтовка была вручена мастеру меткого выстрела Гордиенко. Принимая ее, снайпер опустился на колено, поцеловал потускневший приклад и сказал:
— Клянусь оправдать высокое доверие.
Клятву свою Гордиенко сдержал. Он дрался умело, яростно, мужественно и то же заслужил звание Героя Советского Союза.
Всего из снайперской винтовки номер КЕ-1729 — винтовки трех героев — уничтожено более тысячи гитлеровцев.
Водопьянов осторожно раздвинул колючие ветки и чуть приподнялся. Все было так, как говорили разведчики. Вот колодец, а выше, на пригорке, за дуплистой липой — зеленый дом с черепичной крышей. У забора, словно циркуль в шинели, не сгибая колен, взад и вперед шагал часовой.
Водопьянов вытер промасленной тряпкой запотевший на холоде ствол и снял с прицела колпачки. Стрелять он не торопился. Вот у крыльца остановился фашист, обдернул мундир, поправил пояс и молодцевато взбежал по ступеням. Снайпер внимательно следил за каждым его движением и, когда он скрылся в дверях, тронул локтем своего напарника Гнедого:
— Будет пожива. По-моему, штаб. Садись вот за тот кустик, поохотимся...
Через полчаса у березовой изгороди перед домом споткнулся фашист-офицер. Часовой хотел ему помочь подняться, но офицер лежал неподвижно. По щеке у него темной струйкой стекала кровь.
Как раз в это время по всему переднему краю, усиливаясь с каждой секундой, грохотала перестрелка, и всполошившиеся фашисты решили, что офицер погиб от случайной пули. Они не заметили, как в кустах можжевельника растаял прозрачный дымок и блеснули чьи-то карие глаза.
Водопьянов сменил позицию. Его пытливый взгляд ловил каждую мелочь. Вот пробежала мохнатая собака и юркнула в подворотню. За ней появился солдат, размахивая цинковым ведром. Водопьянов повернул дистанционный маховичок и, отнеся прицел от головы солдата на ладонь вперед, выстрелил. Фашист опустился на колени и склонил голову, будто разыскивая что-то. Потом уперся рукой в землю, дрогнул и медленно завалился на спину. Пустое ведро покатилось по траве. Из дома выбежал второй фашист; в руках его был бинокль. Водопьянов послал вторую пулю.
Долго после этого никто не показывался. Последнего фашиста снайпер убил уже в сумерках.
Три дня охотился здесь Водопьянов и был очень доволен, что разыскал такое добычливое место.
Неожиданности начались на четвертый день.
Все было еще окутано серой предрассветной мглой, когда Водопьянов и Гнедой заняли свой пост. В этот ранний час перестрелка, как обычно, затихла.
Вокруг становилось все светлее. Из молочной мглы выступили неясные очертания деревьев. Где-то справа раздалась глухая дробь пулемета. Водопьянов наклонил голову, прислушиваясь. На стук первого пулемета откликнулся другой. Начал бить миномет. С востока поднялся ветер, зашумел в ветвях и погнал по низинам туман. Небо зазеленело.
Водопьянов взялся за винтовку. Прижавшись щекой к прикладу, он привычным жестом направил прицел правее липы и обомлел: зеленый дом исчез.
Снайпер поднял голову и растерянно поглядел на товарища.
— Дом видишь?
— Дом... дом... — бормотал Гнедой, водя биноклем. — Не вижу дома.
— И я не вижу. Был вчера дом, а теперь кусты, деревья, одним словом — «местность».
— Куда же ему деться?
Водопьянов ничего не ответил. Губы его плотно сжались, упрямая складка залегла меж бровей. Он молча смотрел вдаль, пытаясь взглядом проникнуть за густую завесу ветвей и листьев. Наконец опустил винтовку и проворчал:
— Какую-то штуку устроили и думают — обдурили. Придется нам попотеть.
День стоял пасмурный. Напрасно рыскали друзья вокруг села, пытаясь разгадать вражью хитрость. Только под вечер, когда из-за лиловых закатных туч выглянуло солнце, Водопьянов с удивлением заметил, что возле старой липы появилась вдруг широкая квадратная тень. Она наискось пересекала пустырь и терялась где-то на перекрестке. Снайпер вгляделся пристальнее, и в глазах его блеснули веселые искорки. Он разгадал причину таинственного исчезновения дома: фашисты загородили его дощатой стеной и мастерски размалевали ее под цвет местности. Это было ловко придумано, но тень от стены выдала их.
Прошло несколько дней. Снайперские пули не тревожили фашистов. Они осмелели и спокойно бродили по селу. Но вот однажды офицер, подъезжая к зеленому дому, вдруг покачнулся в седле и ухватился за луку. Секунду он пытался сохранить равновесие, потом пальцы его разжались, и тяжелое тело съехало на бок. Испуганная лошадь рванулась вперед, волоча за собой мертвого всадника — его нога застряла в стремени.
Если бы фашисты проследили за полетом пули, сразившей офицера, им, может быть, удалось бы заметить блеснувший в еловых ветвях объектив прицела. Напрасно строили они стену. На хитрость Водопьянов ответил хитростью. Он взобрался на высокую ель, с вершины которой зеленый дом был виден как на ладони. Притаившись в густой хвое и оперев винтовку на сук, Водопьянов продолжал охотиться. Пониже сидел Гнедой и следил в бинокль за каждым движением врага.
Скоро снайперам стало известно все, что делается в селе. Они знали, где расположен пулеметный дзот, когда сменяются караулы, когда приходят к колодцу за водой, а долговязого солдата с журавлиной шеей встречали как старого знакомого.
Снайперы били на выбор: офицеров, мотоциклистов, артиллеристов. «Долговязого» они не трогали. Пока он здесь бродит, волоча свои длинные ноги, значит, в селе все та же часть.
Не трогали и толстяка в очках, который появлялся с котелками перед завтраком и обедом. Это были их «контрольные» фашисты.
Вечером, вычистив винтовки, снайперы докладывали о повозке со снарядами, проследовавшей в 10 часов 20 минут выше развилки дорог, о двух солдатах, проползших в 13 часов по траншее в боевое охранение, о том, что в 15 часов замечена новая пулеметная точка над оврагом, выше сухой осины. Начальник штаба внимательно слушал их и тут же синим карандашом отмечал на карте расположение
