она не до конца понимала, что слабость центральной власти была в интересах стран, которые в будущем разделят Польшу между собой. Бездействие казалось обоснованным, и его считали гарантией самого существования государства. В конце концов, Речь Посполитая выстояла после полувековой бури, и только единицы выражали сомнение в том, насколько оправданным было царившее в обществе настроение самодовольства. Если отбросить обвинения Саксонской династии в нерешительности или предательстве, а шляхты — в незрелости и неприятии идеи сильного государства, то можно взглянуть на возникшие после 1715 г. перспективы с точки зрения интересов «шляхетского народа».
Для этого необходимо, в первую очередь, выбрать точку отсчета и соотнести с ней результаты всей эпохи, которая длилась столетие и завершилась последним разделом в 1815 г. Она подразделяется на несколько периодов: до 1775 г., когда шляхетские представления и идеалы столкнулись с реальностью; 1775–1795 гг., когда предпринимались попытки предотвратить нависшую над Польшей опасность; последнее двадцатилетие, когда была очерчена программа по возвращению независимости. Поэтому шляхта саксонской эпохи не представляла себе перспективы Речи Посполитой в тех мрачных тонах, какими рисовалось будущее последующим поколениям, даже если для нее уже стало очевидным, насколько идеалы не соответствуют реальности. Еще не пришло осознание того, насколько усилилась зависимость Речи Посполитой от динамично развивавшегося центра Европы. Мы также не считаем, что катастрофа разделов (как бы мы ее ни оценивали) была неизбежностью, ставшей неотвратимой в силу анархии и сословного эгоизма польской шляхты. Не было недостатка ни в том, ни в другом, но это не может заслонить всей совокупности происходивших в стране процессов.
Годы Северной войны, разрушения, грабежи, голод и эпидемии принесли Польше невообразимые потери. Страна еще не оправилась после поражений предыдущего столетия. Тяжесть ситуации лучше всего иллюстрирует динамика численности населения: в середине XVII в. оно составляло 11 млн. человек; после неслыханных бедствий его численность восстанавливалась настолько медленно, что в начале следующего столетия население страны не превышало 10 миллионов. Северная война спровоцировала очередной демографический кризис: в 1720 г. Речь Посполитую населяло около 9 млн. человек. В условиях царившего в стране хаоса и при отсутствии надежд на укрепление государства города не могли рассчитывать на помощь для своего возрождения. Основное бремя по восстановлению после разрухи легло на деревню. Этот процесс, ускоренный в 30-е годы, позволил землевладельцам достичь прежнего уровня жизни. До конца неясно, какую роль в этом сыграло улучшение качества обработки земель и какое значение имело расширение площади земельных угодий и колонизация. Однако известно, что землевладельцы сумели воспользоваться временным улучшением экономической конъюнктуры, продавая больше зерна через Гданьский порт. За 50 лет выросла урожайность зерновых (с сам-три до сам-три с половиной), ускорился естественный демографический прирост (до 0,48 % в год), благодаря чему к 1772 г. население увеличилось до 14 млн. человек. Несмотря на прежние поражения, восстановление шло темпами, которые не отличались от средних европейских стандартов, и поступательное движение Речи Посполитой на протяжении всего XVIII в. вселяло в современников большие надежды. Общий прирост продукции в течение столетия оценивается в 30–40 % против 70 % во Франции и 90 % в Англии. С той, однако, оговоркой, что Речь Посполитая не смогла достичь уровня рубежа XVI–XVII вв., в то время как Англия входила уже в фазу промышленной революции. Более убедительным было бы сравнение с экономикой Испании XVIII в., где прирост населения не превышал 0,3–0,4 % в год. Речь Посполитая оставалась сельскохозяйственной страной с низким уровнем производительности труда и узким рынком сбыта для собственной промышленной продукции. Нововведения приживались медленно и внедрялись без энтузиазма. Экономические преобразования (будь то сельское хозяйство, мануфактурное производство или торговля) являлись инициативой отдельных лиц, а их осуществление не было напрямую связано с экономической необходимостью.
Структура экономики осталась неизменной, по-прежнему доминировал фольварк, обрабатываемый с помощью труда крепостных, а земельные наделы крестьян служили им только для собственного пропитания. Еще со второй половины XVII столетия средние размеры крестьянского хозяйства постоянно уменьшались; все более заметными становились региональные отличия, общее разложение системы. На территории Великой Польши, где процессы перехода от барщинной системы к оброку шли быстрее, безземельных крестьян в XVIII в. было значительно меньше (почти в три раза), чем в Мазовии или на Подляшье. Сохранялось разделение фольварков на хозяйства, ориентированные на экспорт и внутренний рынок, и в соответствии с этим разделением осуществлялся переход к оброчной системе организации фольварка. Экспорт зерна через Гданьский порт, несмотря на его рост в первой половине столетия, систематически сокращался во второй его половине. На это влияла и прусская таможенная политика. Тем не менее, в хозяйственной жизни уже наметились важные перемены: доходы землевладельцев существенно увеличивались благодаря праву на винный откуп. Пивоварение и особенно изготовление водки с давних времен было исключительным правом шляхты, а по мере того, как росли трудности со сбытом зерна, эта сфера деятельности становилась для нее основным источником доходов. В середине XVI в. пивоварение и винокурение приносили незначительные доходы, но в XVIII в. они уже давали от 30 до 40 % общего дохода, особенно в хозяйствах, основу которых составляли отработки. Нетрудно понять, что эта сфера деятельности, хотя и была прибыльной для землевладельцев, наносила вред деревне, жители которой были обязаны приобретать в господской корчме определенное количество алкогольных напитков. Эта ситуация не вызывала, однако, большого беспокойства, а ее трагические последствия сказались лишь в следующем столетии.
Условия сельскохозяйственного производства влияли на рост промышленности. Тенденции ее роста ничем не отличались от тенденций роста в других регионах Центральной Европы; можно даже говорить о хороших перспективах подъема текстильного производства в Великой Польше и горной промышленности в Малой Польше. Однако возможности мещан и магнатов были ограничены невысокой покупательной способностью крестьян, небольшими размерами городов и неразвитостью кредитных отношений. Предпринятые после раздела 1772 г. усилия по преодолению этих сдерживающих промышленное производство факторов оказались тщетными. Нельзя не упомянуть и о слабости государства; в других странах, поздно вступивших на путь промышленного развития, государство сыграло принципиальную роль в развитии экономики. Это касается и Пруссии, и России. Казна же Речи Посполитой была настолько скудна, что не могла стимулировать даже военное производство.
Принципиальной чертой саксонской эпохи была усиливавшаяся аграризация страны. Деревня и аграрные отношения, сельскохозяйственное производство и связанное с этим мировоззрение наложили сильный отпечаток на жизнь страны. Современники подчеркивали аграрный характер большинства городских поселений, медленные темпы восстановления домов и значительно более низкие стандарты жизни. Это относится и к Варшаве, которая в саксонскую эпоху надолго утратила свой столичный характер. Внимание высших слоев населения было приковано к проблемам провинции.
Изображая саксонскую эпоху в мрачных тонах, следует все же избегать преувеличений. Страна выходила из разрухи, без сомнения, медленными темпами; ничто не свидетельствовало об ускорении развития. Однако свидетельства об образе жизни, известном нам по весьма критичным дневниковым заметкам и воспоминаниям путешественников, страдают односторонностью. Польшу и ее жителей одни авторы сознательно изображали как варваров, другие же ее просто не понимали. Разруха начала XVIII в., неоднократные акты произвола со стороны чужих армий весьма болезненно сказались на положении шляхты, но ей удалось довольно быстро восстановить если не прежний уровень жизни, то, по крайней мере, чувство удовлетворения своей жизнью. Военные поражения сыграли важную роль в ускорении процессов имущественного расслоения этого социального слоя. Шляхетское сословие стало распадаться. В саксонскую эпоху между магнатами, которые сравнялись в своем положении с немецкими имперскими князьями, и средней шляхтой возникла пропасть, и не только имущественная. Магнаты, как в собственных резиденциях, так и в столице, стремились вести светский образ жизни; они могли придерживаться разных политических предпочтений, но со временем все более тяготели к космополитизму.
Магнатское влияние распространялось, в первую очередь, на ближайшее окружение: не только на их двор, но и на многочисленных приспешников. Однако основная масса средней шляхты продолжала, как и прежде, жить в деревенской атмосфере и придерживаться архаичных взглядов на жизнь. Ее привязанность к характеризующим Речь Посполитую ценностям была основана, скорее, на инстинкте, чем на разуме. Особого внимания заслуживает безземельная шляхта-голота (голытьба), которая в саксонскую эпоху стала
