произвел вскрытие тела Спилсбери и констатировал самоубийство: «Его разум был не таким, как в прежние годы».
Жизнерадостный коронер в 1949 году стал командором Ордена Британской империи, а в 1958 году он был удостоен рыцарского звания. В следующем году Перчас вышел на пенсию, после чего только и делал, что выращивал свиней да слушал оперы Гилберта и Салливана. Писать мемуары он не хотел: «Всякий раз, когда я что-нибудь рассказываю, мне кажется, что я начинаю греметь костями скелета у кого-нибудь в шкафу». Это в полной мере относилось к его роли в операции «Фарш». Сэр Бентли Перчас умер в 1961 году после того, как упал с крыши, где чинил телеантенну. Весьма характерно, что сэр Бентли, проведя около 20 тысяч посмертных дознаний, оставил после себя маленькую посмертную тайну: коронер, занимавшийся его случаем, не смог установить, когда произошел сердечный приступ, от которого он умер: до или после падения с крыши.
Адольф Клаус, шпион из Уэльвы, тоже не хотел рассказывать, что он делал в военные годы, — правда, по несколько иным причинам. В конце войны воздаяние немцам, занимавшимся шпионажем, распределялось неравномерно. Луис Клаус был обвинен в шпионаже, поскольку его рыболовные суда использовались для слежения за кораблями союзников, и провел два безотрадных года под домашним арестом в деревушке Кальдес-де-Малавелла в Северо-Восточной Испании. Дон Адольфо, игравший в абвере намного более важную роль, никакого наказания не понес. «Его жена была дочерью влиятельного испанского генерала. И это его защитило». Клаус вернулся к коллекционированию бабочек и конструированию стульев, которые разваливались, если на них сядешь. Годы спустя, когда правда об операции «Фарш» начала выходить наружу, он, как истый супершпион, изобрел новую версию реальности. Его сын и сейчас настойчиво утверждает: «Он с самого начала не верил этим бумагам, потому что они слишком уж легко попали к нему в руки. Он сразу распознал обман и предупредил вышестоящих в Берлине и Мадриде, но они ему не поверили. Он считал берлинских начальников никчемными людьми, неспособными понять, что их дурачат». Густав Ляйснер, он же Ленц, возглавлявший мадридское отделение абвера, был более честен и признал поражение. В 1946 году его арестовали и допросили американцы, но затем ему разрешили вернуться в Испанию. Десять лет спустя, когда ему убедительно объяснили, что именно совершила британская разведка, он «признал такую возможность, протянув: „Schon![17] Ну, если так, я должен искренне их поздравить… Снимаю шляпу“».
Карл Эрих Куленталь, главная движущая сила абвера в Испании, был слишком занят спасением своей шкуры, чтобы заботиться о сохранении лица или признавать ошибки.
Когда здание нацистской власти рухнуло, Хуан Пухоль (куленталевский агент Арабель, он же британский агент Гарбо) продолжал изливать в письмах к своему немецкому куратору неиссякаемый поток нацистской риторики. На письмо Куленталя с выражением скорби по поводу «героической смерти нашего любимого фюрера» агент Гарбо ответил в своем обычном высокопарном стиле: «Весть о смерти дорогого вождя пошатнула нашу глубокую веру в судьбу, которая ждет нашу несчастную Европу, но его дела и повесть о его самопожертвовании спасут мир… благородная борьба, которую он начал, чтобы спасти всех нас от хаотического варварства, будет продолжена».
Куленталь сообщил своему звездному агенту, что намерен скрываться. Теперь их роли диаметрально переменились. «Если Вам будет грозить какая-либо опасность, дайте мне знать, — писал ему Пухоль. — Без колебаний извещайте меня обо всех Ваших трудностях. Сожалею лишь о том, что не нахожусь рядом с Вами, чтобы оказать Вам реальную помощь. Наша борьба на нынешней стадии не окончится. Мы вступаем во всемирную гражданскую войну, которая завершится распадом враждебных нам держав». Все это составляло часть изощренной игры, целью которой было выяснить, собираются ли уцелевшие сотрудники немецких разведывательных служб создать после войны некую подпольную нацистскую сеть. После поражения немцев Куленталь бежал из Мадрида, тщательно уничтожив документы абвера, и под вымышленным именем укрылся в Авиле к западу от столицы. Британская МИ-5 послала Пухоля, чтобы тот нашел его и выяснил, что собирается дальше делать человек, который был гордостью мадридского абвера. Пухоль отыскал Куленталя в Авиле и постучался в его дверь. «Куленталь, вводя Гарбо в свою гостиную, был переполнен чувствами». Они проговорили три часа, в течение которых Пухоль усердно притворялся нацистом-фанатиком. «Куленталь не оставил у него сомнений в том, что не только по-прежнему верит в подлинность Гарбо, но и смотрит на него как на супермена».
Пухоль, как сообщил ему Куленталь, был за заслуги перед Третьим рейхом награжден Железным крестом; Гитлер якобы «лично распорядился о присуждении ордена. Но, к сожалению, документ, удостоверяющий это награждение, не успел попасть в Мадрид до краха Германии». Впрочем, как говорится, главное — не подарок, а хорошее отношение. О себе Куленталь сказал, что ему просто необходимо бежать из Испании, а о возвращении в Германию ему нечего и думать: там его непременно арестуют. Пухоль дал Куленталю указание «терпеливо ждать в своем убежище, пока Гарбо не разработает план его побега». Пухоль говорил со своим бывшим руководителем начальственным тоном: «Ему, если он хочет спастись, надо будет выполнять все распоряжения от „а“ до „я“… Куленталь пообещал». Испанец сказал, что намерен уехать в Южную Америку через Португалию, и торжественно поклялся возобновить работу для Германии, если абвер будет когда-либо восстановлен. На вопрос Куленталя, как он собирается выбраться из страны, Пухоль ответил честно и коротко: «Нелегально».
В МИ-5 заключили, что Куленталь не представляет угрозы для послевоенного мира. Бывший высокопоставленный сотрудник абвера терпеливо, несмотря на свой параноидальный страх, ждал распоряжений от бывшего подчиненного — но не дождался. Подобно Клаусу, он впоследствии постарался навести на свое прошлое глянец. По его словам, он потому остался в Испании, что в этой стране «перемешались многие национальности, в ней царит атмосфера терпимости и понимания человеческой натуры». На самом деле он шевельнуться не мог от ужаса и все ждал весточки от своего агента, который так блистательно его надул. Эллен, жена Куленталя, была наследницей немецкой компании «Динц», торговавшей одеждой, и до 1939 года Карл Эрих работал в фирме тестя. В конце войны здание фирмы было разбомблено, но теперь бизнес понемногу восстанавливался. В 1950 году пара тихонько вернулась в Германию, поселилась в Кобленце и взяла на себя руководство компанией. Купля-продажа одежды, как выяснилось, удавалась Куленталю куда лучше, чем купля-продажа секретов. Фирма «Динц» процветала. В 1971 году бывший шпион был избран президентом Федеративной ассоциации немецких розничных торговцев текстильными изделиями, в которую входило около 95 процентов фирм, работавших в этой области, с совокупной покупательной способностью примерно в 390 миллиардов немецких марок. Он торжественно открыл первую в Кобленце пешеходную торговую зону. Он произносил длинные скучные речи о налоговой реформе, о развитии бизнеса и о проблемах парковки в его городе. О его прошлом никто у него не допытывался. Более солидного члена немецкого истеблишмента трудно было себе представить: достойный, надежный, предсказуемый человек. Немецкий шпион и текстильный магнат умер в 1975 году, возможно, все еще недоумевая, куда запропастился его звездный агент. Самое интересное, что нашли сказать о нем авторы некролога, — это что «он всегда был корректен в одежде, подавая тем самым пример коллегам».
Судьба Куленталя — еще один прекрасный пример того, что ранее доказали Хуан Пухоль, Алексис фон Рённе и Глиндур Майкл: в одну человеческую жизнь иногда вмещаются как минимум две личности.
Агент Гарбо ушел в тень. Получив от МИ-5 15 тысяч фунтов и став кавалером ордена Британской империи, он переехал в Венесуэлу и канул в безвестность. После того как его нашел историк разведки Руперт Алласон (Найджел Уэст), он ненадолго возник в поле зрения и появился на приеме в Букингемском дворце, где ему официально отдали дань благодарности. Затем он снова пропал. Гарбо хотел быть один. Он умер в Каракасе в 1988 году.
После победы обитатели комнаты № 13, щурясь с непривычки, выбрались на свет божий. Анонимный поэт из подразделения 17М отметил это событие стихотворением, озаглавленным «De Profundis»:[18]
