положению солнца в день зимнего солнцестояния.
В районе английского Уэссекса эпоха каменных монументов наступила позднее, чем на Оркнейских островах. Здесь найдено пять комплексов, посередине каждого из которых имеется «хендж» — круглая площадка с каменными сооружениями, отгороженная мелким рвом и внешним валом (самый известный из этих комплексов — Эйвбери). Возникновение нескольких больших курганов и огромного Силбери–Хилл относится к тому же времени. Самое раннее строительство в Стоунхендже относится к началу III тысячелетия до н. э. Использованные здесь глыбы серо–голубого камня транспортировали из западного Уэльса, но вертикальное положение им придали лишь тысячу лет спустя. Затем были воздвигнуты трилиты, а камни расставили так, чтобы образовать внутренний круг и подкову, и сделали Стоунхендж центром ритуального комплекса, тянущегося от побережья Ла–Манша до Чилтернских холмов, — сооружения, не имеющего аналога в доисторической Европе. Транспортировка материала из западного Уэльса, распространенность спирального, квадратного и шевронного орнаментов, которые высекали на «входных» камнях, демонстрируют наличие тесных связей между человеческими группами, которые были разделены значительными расстояниями. Свидетельство территориального охвата этой культурной общности — присутствие керамики с нарезным орнаментом (известной как Райнио–Клэктон) в столь удаленных друг от друга местах, как Оркнейские острова и Уэссекс, причем само их географическое положение показывает, что для наших предков «крайний» север и запад Европы не представлялись неким захолустьем, наоборот, это была область с собственной высокоразвитой культурой.
Высокий уровень развития человеческого общества того периода подтверждается находками, свидетельствующими о существовании в период неолита межрегионального обмена. К примеру, среди каменных топоров, найденных в Пеннинских горах на севере Англии, встречаются изделия известных «индустрий», открытых в северной Ирландии, северном Уэльсе, Камбрии, на шотландской границе, в юго–восточной Англии, в центральных графствах, в Норфолке. Саффолке и, возможно, Суссексе. Склон холма Пайк–оф–Стикл в Камбрии усыпан 450 тоннами каменного лома— остатками произведенных здесь 45–70 тысяч топоров.
Неолитические комплексы на Атлантическом побережье Европы были центральной частью жизни наших предков, и процесс их сооружения — как и само существование в веках — несомненно, имел важнейшее значение. Их астрономическая составляющая доказывает наличие у живших здесь людей культуры, развивавшейся на протяжении долгого времени, а сами монументы являются выразительным символом связи этих людей с определенной территорией и с духами предков. Хотя сооружение мегалитических построек прекратилось примерно 4400 лет назад, огромные холмы и ритуальные хен- джи на протяжении тысячелетий оставались одной из главенствующих черт ландшафта и наверняка несли глубокий духовный смысл для многих поколений потомков.
Вслед за распространением земледелия и скотоводства Европейский континент довольно скоро познакомился с другим важнейшим технологическим нововведением — выплавкой металлов. Древняя металлургия основывалась на использовании методов получения высокой температуры, первоначально выработанных для обжига глины в гончарном производстве, и, вероятно, возникла независимо в нескольких местах около 7–6 тысяч лет назад: на Ближнем Востоке, в юго– восточной Европе и в Иберии. В самом начале обрабатываемые металлы, в основном медь и золото, употреблялись для изготовления украшений. В захоронении шеститысячелетней давности, раскопанном под Варной (черноморское побережье Болгарии), найдены шесть килограммов золота и еще больше меди, а в испанской Альмерии медь обнаружили на стоянке, возраст которой составляет 6,5 тысяч лет.
Несмотря на возможное независимое происхождение металлургии в нескольких регионах, около 5 тысяч лет назад развитие городских сообществ в Месопотамии стало оказывать влияние на европейцев — через потребность в товарах и распространение технологий. Двусоставные литейные формы и сплавы меди с мышьяком, колесный транспорт, легкий плуг и шерстное овцеводство, одомашненная лошадь и новое, более прочное деревянное строительство — все это в данный исторический период впервые оказалось в Европе. Разные регионы воспринимали новшества в согласии с собственными нуждами, однако с начала III тысячелетия до н. э. общность погребальных практик свидетельствует об определенной унификации европейской культуры. Подсечно–огневое земледелие вытесняет мелкое огородничество, а в каменоломнях добывают все больше кремния для топоров, в которых появляется все большая необходимость.
Вырубка леса, возделывание злаков и выпас домашнего скота ускорили процесс антропогенных изменений в естественном ландшафте. Локальные явления способны иметь глубокий и длительный эффект. Только один пример: открытый ландшафт торфяников северного Йорка на северо–востоке Англии (в нескольких милях к северу от Стар–Карр) до пришествия сельского хозяйства покрывали смешанные леса. Первые фермеры начали с вырубки и выжигания деревьев, чтобы очистить место для загонов, в которых они держали диких оленей и домашний скот, а также для полей под урожай. Через несколько столетий эта деятельность привела к тому, что тонкий и легкоразрушаемый слой плодородной почвы был лишен питательных веществ и структурной базы. Не пригодные ни для возделываемых культур, ни для травы, ни д ля первоначально произраставших здесь деревьев, 200 квадратных миль этой земли стали — и остаются по сию пору — огромной вересковой пустошью, сохранившей сотни неолитических курганов. (По иронии судьбы, хозяйственная практика, уничтожившая культивационный потенциал этой местности, способствовала формированию дикого ландшафта, красота которого высоко ценится современными людьми.) Преображение Европы в континент интенсивно хозяйствующих земледельцев привело к вымиранию культуры мегалитических строителей» и лишь в западной Британии и Ирландии прежняя монументальная традиция продолжалась еще какое?то время. Однако западные изображения демонстрируют разительное отличие от того, что происходило в Центральной Европе.
Сегодня археологи подчеркивают, что освоение сельского хозяйства аборигенными охотниками–собирателями следует рассматривать как последовательность решений, связанных с выбором способов пропитания. Особенно непростую историю они имеют в таком регионе, как Атлантическое побережье. Что было более продуктивно: отправляться в море в поисках рыбы, добывать дары моря на отмелях, ставить сети в прибрежных водах, расчищать лес и засевать зерновые, охотиться в лесах на оленей и кабанов или заводить домашний скот? Ответ на этот вопрос должен был отличаться для разных мест и временных периодов и вовсе не приводил с неизбежностью к освоению сельского хозяйства. Также утверждается, что для многих такое освоение не представляло собой безусловно выигрышную стратегию: жизнь, в которой время охоты сменялось временем отдыха, уступала место жизни, состоящей из беспрестанного труда, — последняя позволяла людям существовать крупными группами, но извлечь выгоду из такого положения дел в этих группах могла лишь верхушка иерархии. Скорее всего, образ жизни первых фермеров Западной Европы еще не вполне вписывался в подобную картину, поскольку внутри небольших групп они имели контроль над способом производства и добычи пропитания. Однако по мере оскудения естественных ресурсов охотничьей дичи пространство выбора сокращалось, и к началу III тысячелетия до н. э. Европа превратилась в регион с подавляющим преобладанием производящего сельского хозяйства.
Около 4 тысяч лет назад распространение металлообработки сделало еще один шаг вперед благодаря возникновению бронзового литья. Скорее всего, европейцы научились технике получения сплава из меди (добываемой в горах Гарца) и олова (добываемого в Богемии), контактируя с Ближним Востоком. Со временем, однако, они выработали собственные, весьма сложные методы изготовления из бронзы кинжалов, орнаментированных чаш, ювелирных украшений и топоров — изделий, в которых сочетались красота и полезность. Несметные количества предметов из бронзы и золота, демонстрирующих высокое мастерство их создателей, обнаружены в пышных захоронениях центральной Германии — этот регион столетиями оставался центром европейской бронзовой индустрии. Сети обмена, возникновение которых спровоцировал германский бронзовый промысел, охватывали собой весь континент: оловянная и медная руда доставлялись сюда из Корнуолла, северного Уэльса, Ирландии, Бретани и Иберии; в свою очередь бронзовые изделия в обмен на янтарь, пушнину и кожу шли в Скандинавию и западные регионы. Общины Центральной Европы также напрямую торговали с восточным Средиземноморьем.
Сумма таких явлений, как быстрый рост интенсивного земледелия,
