В правление Суллы вместе со многими другими членами элиты Юлий Цезарь удалился в изгнание и вернулся в Рим только в 78 году до н. э. В 60 году до н. э. ему удалось сформировать триумвират правителей с Помпеем и Крассом. Но главным, что требовалось Цезарю в империи, которая все больше и больше переходила под власть военачальников, был контроль над легионами. Он убедил римский сенат, что германские племена рейнского левобережья и гельветы, обитавшие на территории нынешней Швейцарии, двигаются на запади что Гкллия падет под натиском германских варваров, если Рим не возьмет эти земли под свою опеку. В тот момент римляне скептически отнеслись к словам Цезаря, полагая так называемую угрозу лишь удобным поводом для захвата дополнительных полномочий. Тем не менее в 59 году до н. э. сенат сделал Цезаря наместником Цизальпийской Галлии и Иллирии, а на следующий год отдал приказ о вторжении в Галлию.
Римский поход в Галлию занял семь лет, и это были годы ожесточенной борьбы, когда любого осмелившегося оказать сопротивление лкдало полное уничтожение. В 56 году до н. э. Цезарь приговорил старейшин племени венетов к смерти, а все племя продал в рабство; из 60 тысяч войска белгов после сражения с римлянами уцелели только 500 человек, причем из 600 членов племенного совета выжили лишь трое; адуатукам оборона своего оппидума обошлась в 4 тысячи погибших, оставшиеся 53 тысячи были также проданы в рабство; карнутов, которые казнили проживавших среди них римлян–купцов, ждало массовое истребление — от сорокатысячного племени остались только 800 человек. По оценке Плутарха, в течение кампании были убиты около миллиона галлов и еще миллион обращены в рабов. Хотя прочие провинции захватывались с целью получения экономических выгод, хозяйство и социальная структура Галлии были уничтожены и оставались бесполезными для римлян на протяжении жизни двух поколений.
Цезарь завоевал преданность войска, однако, чтобы получить абсолютную власть в Риме, ему пришлось развязать гражданскую войну, на время которой (и в продолжение террора, развязанного после убийства Цезаря в 44 году до н. э.) дальнейшие завоевания были приостановлены. В 12 году до н. э. Август, наследник Цезаря, предпринял попытку отодвинуть рубеж империи дальше на восток, до самой Эльбы. Однако в отличие от галлов, оседлых земледельцев, германские народы вели более мобильный образ жизни и были гораздо лучше подготовлены к войне. После попыток экспансии на север и на восток граница римских владений стабилизировалась по Рейну и Дунаю.
Во время Галльских войн Цезарь дважды отряжал экспедиции в Британию — в 55 и 54 годах до н. э. С южными и восточными племенами, для которых римское завоевание Галлии обернулось крупной экономической выгодой, он сумел заключить союз. Римские купцы с товаром теперь отправлялись на север по Рейну, после чего пересекали Ла–Манш и прибывали в устье Темзы, где торговали с обитателями Эссекса и Восточной Англии — триновантами и иценами. Дороги, построенные по всей Галлии, сделали сухопутный маршрут более предпочтительным. что в свою очередь привело к упадку атлантических судоперевозок. Однако то же самое развитие торговли и транспортной инфраструктуры делало Британию лакомым куском для любого римского политика, желающего повысить свой авторитет. В 43 году до н. э. император Клавдий отдал приказ о вторжении в Британию, и довольно скоро остров был оккупирован — на север до самого Хамбера, и на запад до Северна. Местные восстания валлийцев и иценов убедили императора Агриколу обеспечить римское присутствие по всему острову — единственной не покорившейся Риму областью остался крайний север.
Римские завоевания питались амбициями полководцев, системой вознаграждений для союзников и, все больше и больше, денежным интересом. В правление Августа (27 год до н. э. — 14 год н. э.) население города Рима составляло почти миллион человек, и самой насущной нуждой империи было прокормить множество горожан. Причем эта задача носила совсем не теоретический характер — ее решение было вопросом политического и физического выживания. Императору и сенаторам, жившим рядом с римским народом, приходилось устраивать щедрые раздачи хлеба и зерна — голод среди горожан привел бы к массовому недовольству беспорядкам, а возможно, и более пагубным последствиям. Пшеница поступала в Рим со всех уголков империи, и на этом промысле некоторые римляне создавали целые состояния. Цицерон утверждал, что Рим вел войны ради своих купцов; но поскольку многие из этих купцов были членами сената, получалось, что те, кто принимал решение о начале походов, на них же и наживались.
Таковы хронология и мотивация римского покорения Запада. Остается прояснить, какой эффект эти завоевания оказали на народы, культуру и цивилизацию самой Западной Европы. Что не удивительно, дать такую характеристику неимоверно сложно, и она бесконечно далека от традиционной картины, согласно которой римляне принесли свет цивилизации в нецивилизованную часть мира и после своего ухода оставили ее во тьме невежества. Для начала следует познакомиться с образом римлян в их собственных глазах — с тем, что они думали о Риме и о его месте в мире. Естественно, поскольку авторами произведений, отражающих такую самооценку, были патриции, правящий класс римского общества, напрасно пытаться составить по ним представление о взглядах простых римлян; тем не менее они позволяют нам понять людей, которые стояли во главе республики и империи.
Ко времени правления Августа Средиземноморье целиком подчинялось Риму, однако жизнь этого региона по–прежнему вдохновлялась интеллектуальной энергией эллинистической Греции. Римляне преклонялись перед культурой восточного соседа: состоятельные граждане отправляли своих сыновей за образованием в Александрию, Пергам и Эфес, республиканские власти использовали сочинения греческих философов при создании законов, главные боги римского пантеона копировали черты греческих аналогов, и даже свою родословную римляне возводили к центральному мифическому событию греческой культуры — осаде Трои. Октавиан Август вместе с другими членами патрициата чувствовал, что Риму необходима мощная самостоятельная культура, некое начало, сплачивающее граждан и наделяющее смыслом ту уникальную ситуацию, в которой им довелось жить. Хозяевам мира требовалось объяснить себе не только, как должно править, но и почему править написано им на роду.
Римляне верили, что основателями их города были две легендарных личности, Эней и Ромул. Но если Эней был троянским царевичем, который спасся из осажденного города и после долгих странствий основал новую Трою на берегах Тиб- ра, то Ромул, воспитанный волчицей, был главарем шайки разбойников. Римляне, таким образом, являлись наследниками расы героев, потомками полубога, и одновременно наследниками коварного грабителя и убийцы.
В эпоху Августа Вергилий превратил эти легенды в эпическую поэму «Энеида», из которой римляне узнавали, что Юпитер, отец всех богов и людей, лично повелел основать Рим и даже предначертал правление в нем боготворимого августовского предшественника: «Будет и Цезарь рожден от высокой крови троянской, власть ограничит свою Океаном, звездами — славу, Юлий — он имя возьмет…» [7] С «Энеидой» римляне обрели собственный гармоничный миф, а также литературный шедевр, стоящий в одном ряду с греческими эпоса- ми. Они уже давно чувствовали особую избранность своего народа, и Вергилий подтверждал их правоту. Наряду с его эпосом предметами гордости и изучения римлян становятся история Рима с древних времен, написанная Титом Ливием, а также латинская поэзия Овидия и Горация.
Образованные римляне с готовностью становились продолжателями сократовской рациональной традиции — они тоже хотели знать, в чем должна заключаться добродетельная жизнь. Концепция, которая сильнее других привлекала ученых и благородных мужей Рима, принадлежала философской школе стоицизма. Стоики верили в главенство разумакак в человеческих делах, так и в мире вообще, но особенное значение придавали деятельному отношению к жизни. Они полагали, что любой человек, вне зависимости от положения в обществе, в любых обстоятельствах должен делать лучшее, на что способен. Человеку стоит не приманивать удачу при помощи молитв и обрядов, а в каждый данный момент стараться оказаться на вершине ситуации. Действуя в таких рамках, настоящий стоик мог оставаться не только добродетельным, но, казалось, даже свободным от превратностей рока и прихотей богов — если ты мог сохранять себя в любых обстоятельствах, ты был в своем роде избавлен от их давления.
