состояли на американской консульской службе?
Медленной и размеренной манерой отец описывал мне привлекательные стороны жизни, о которой он сам не имел никакого представления. Затем подобно доброй фее он извлек ящичек с сюрпризом, письмо от Джона Морлея, в котором тот сообщал, что похлопочет о зачи слении меня в число кандидатов на ближайшую экзаме национную сессию. В прошлом мой дед, стойкий консер ватор и один из ранних борцов за утверждение Британ ской империи, выступал против Морлея на выборах в Арбросе, и таков уж спортивный дух английской полити ческой жизни, что двадцать лет спустя великий человек дал себе труд позаботиться о внуке потерпевшего пора жение на выборах противника.
Это новое проявление отцовской доброты сломило мое сопротивление. Без сомнения, его манера обращения с непокорным и потворствующим своим прихотям от прыском была слишком мягкой. Если с точки зрения материальных выгод моя жизнь сложилась неудачно, то мой отец мог себя утешать тем, что в стаде из шести овец я оказался единственной паршивой и что для всех нас он остался не только мудрым советником, но другом и товарищем, от которого не было надобности скрывать даже самых постыдных тайн.
Прочитав письмо Морлея, я оглянулся в зеркало своей протекшей жизни и то, что увидел, не дало мне удовлетворения. Для своих родителей я представлял убы точное помещение капитала. До сих пор я не приносил дохода. Теперь пора было начать. К безграничному удов летворению отца, я милостиво согласился дать членам гражданской правительственной комиссии труд Проверить мои экзаменационные работы.
Но до моего вступления за ограду Берлингтонхауз» предстояло выполнить некоторые формальности. Почти сразу пришлось мне предстать на осмотр комиссии инк визиторов Министерства иностранных дел. Надев свой самый темный костюм, я отправился в Лондон, добрался до Даунингстрит, и был отведен в длинную комнату в первом этаже здания Министерства иностранных дел, где от 40 до 50 кандидатов дожидались своей очереди, каж дый посвоему выражая своё волнение. Процедура была простая, но утомительная. В конце комнаты находилась широкая дверь, у которой стоял курьер Министерства иностранных дел. С интервалами в десять минут дверь открывалась, и безупречно одетый молодой человек с листком бумаги в руке шептал чтото курьеру, и тот. прочищая голос, громоподобно возвещал собравшимся овечкам имя очередной жертвы.
По мере того как подходила моя очередь, комната почти опустела и мои нервы заговорили. Я мучился, предполагая что произошла какаянибудь ошибка и меня забыли. Я старался подыскать какоенибудь глупое объ яснение. Только страх, что моя обувь может заскрипеть, помешал мне подойти к курьеру на цыпочках, чтобы изложить свои сомнения. И вот, когда я уже потерял всякую надежду, одетый в сюртук курьер возвысил свой олос и под потолком отдалось: «Мистер Брюс Лок ^тарт». С краской на лице и влажными руками я пересту пил порог своей судьбы и вошел во внутренность храма. Из головы все вылетело. Мои тщательно зазубренные ответы были забыты.
К счастью, инквизиционное испытание оказалось менее ^ашяым, чем ожидалось. В узкой продольной комнате за длинным столом восседали шесть старших чиновников. На время я задержался перед ними, как премированный бычок на выставке скота под испытующими взорами шести пар глаз в очках и моноклях. Затем меня попросили занять место на другом конце стола. Снова наступила пауза, во время которой инквизиторы рылись в бумагах. Они извлекли мою биографию, которую всякий кандидат как опросный лист страховой компании должен предста вить до явки на экзамен. Затем с учтивостью Стэнли, обращающегося к Ливингстону, председатель улыбнулся мне приветливо и сказал: «Мистер Локкарт, полагаю», и,
прежде чем я опомнился, меня стали расспрашивать о моих опытах с каучуковыми плантациями. Я представляю себе, что большинство инквизиторов были лично заинте ресованы в операциях с каучуком. Во всяком случае, я подвергся быстрому перекрестному допросу относительно ценности различных акций. Так как мои познания в этой области были больше, чем у моих экзаменаторов, я бойко и авторитетно стал объяснять, какие опасности и возмо жности сулит малайский эльдорадо. Надеюсь, что они вняли моему совету. Он был внушен с осторожностью, опирающейся на опыт моих слишком оптимистически настроенных родственников.
И вот, когда я уже совсем пришел в себя, неожидан ный удар поверг меня на землю. До сих пор я разыгрывал роль учителя перед кучкой внимательных, восхищенных школьников. Теперь роли вдруг переменились. Среди приятного и к общему удовлетворению протекавшего разговора, словно по тихой долине, подул ледяной ветер, исходивший от маленького коренастого человека с мор щинистым лбом и серожелезного цвета усами:
— Вы не можете сказать, мистер Локкарт, почему вы покинули этот земной рай?
Мои колени задрожали. Неужели всеведущее Мини стерство иностранных дел раскрыло тайну приключения ' с Амаи? В моих свидетельствах этому инциденту было дано благовидное толкование. В биографии своей я об этом умолчал. Говоривший был лорд Тир рель, тогда еще просто мистер Тиррель, и я инстинктом, редко меня обманывавшим, почуял в нем возможного врага. С уси лием я собрался с мыслями.
У меня была малярия в сильнейшей форме, — ответил я и затем слабо добавил: — Но я опять играю в регби. Это добавление оказалось удачным. Спортсмен с моноклем и худощавой фигурой атлета пришел мне на выручку.
Вы не родственник кембриджского регбиста и кри кетиста? — спросил он.
Мой брат, дважды интернациональный игрок по кри кету и регби, находился тогда на вершине своей славы атлета.
— Он мой младший брат, — ответил я просто. Этими словами я открыл себе путь и получил официальное благословение.
Все это было хорошо. Оставалось однако более серьезное препятствие письменный экзамен. Чем более взве. тГваТя свои шансы, тем менее оставался доволен В 'Сгоду было только четыре вакансии. Число зареГа с^ировакных кандидатов перешло за шестьдесят. Почти вТоет готовились к экзаменам в течение ряда Ле? ^которые были в числе первых двадцати, выдержавших Гггоошлом году. До полдюжины получили первокласс ныТсввдетельства в Оксфорде и Кембридже Я же Не занимался никакой учебой целых три года. Оставалось только десять недель для подготовки к экзаменам, кото рые были трудны не только благодаря конкут*тщи, Но включали в число обязательных предметов право и эко номику По праву я не читал ни строчки. Политическая экономия для меня была тайной и сокровенной наукой. Поистине перспективы вряд ли стоили затраты усилий.
Мой отец, однако, был рьяный оптимист. Я перебрался в Лондон и поступил на лучшие по тому времени курсы по натаскиванию к экзаменам. Знакомство с ними повер гло меня в еще большее уныние. Целую неделю я посе щал лекции с твердым терпением и аккуратностью. Дру. гие кандидаты заканчивали подготовку, когда я только приступал, а лекции по политической экономии и праву, ^ без сомнения, превосходно излагаемые, но рассчитанные % явно на подготовленных слушателей, были для меня
Д просто тратой времени. Д Отчаяние заставило меня действовать, и я принял ^ быстрое решение. Я написал своему отцу и объяснил, что должен оставить курсы, предлагая испробовать другие средства и нанять частных репетиторов по праву и поли тической экономии. Отец согласился на дополнительные расходы. Так как за меня плата была внесена вперед, заправилы курсов не возражали.
Мой репетитор по праву был прирожденным учите лем. Репетитор по политической экономии был немецкий гений, который преждевременно состарился от нюхатель ного табака и виски. Мы потрошили вместе Маршаля и Никольсона, и, так как мы проходили курс на немецком языке, я одним выстрелом убивал сразу двух зайцев.
Мой план кампании предусматривал три часа ежеднев ных занятий с моими репетиторами, остальная работа шла по моему усмотрению. Однако тут бывали отвлека ющие моменты. В Лондон приехал развлечься мой дядя, наживший десятилетним упорным трудом состояние. Он влюбился в восхитительную уроженку Южной Америки, выезжавшую в свет с пожилым спутником. Он подыскивал подходящего человека, чтобы отвлекать внимание этой спутницы, и самым подходящим оказался я. Он заставил меня бросить мою скромную квартиру на Бэй суотер и перетащил к себе в отель. Каждый вечер мы обедали вчетвером, шли в театр, а затем ужинали в ресторане. Это вряд ли было хорошей подготовкой для плохо подготовленного кандидата, но мой дядя со своим крайним эгоизмом, характерным для большинства удачных дельцов, не подозревал о том, какой вред причиняет он мне. Наоборот, он каждое утро гонял меня к моим репетиторам
