Синельников на том свете

— А Моуди?

— Моуди? — она пожала плечами. — Моуди — отрезанный ломоть.

Вельзевул вдруг впал в необычайное раздражение.

— Гнать его в три шеи! — взревел он. — Все, лопнуло мое терпение, оно у меня не ангельское! И пусть эга скотина па глаза мне не показывается!

Вельзевул повернулся ко мне.

— Вот, человек к нам пришел... Володя, пойдешь ко мне в сантехники?

Я встал, и табурет за моей спиной с грохотом опрокинулся.

—  Ва... Ваше величество, я без документов...

Тут-то, наконец, он и проделал то, чего я так долго ждал, — расхохотался громо­вым сатанинским смехом. Такие вышли раскаты, что мое почтение, следом, естест­венно, засмеялся тот черт, на котором я, можно сказать, приехал, за ним — Герда и все остальные, и я сам не удержался и улыбнулся.

Вельзевул даже слезинку с глаза смахнул:

— Ну, Володя, насмешил... На кой хрен здесь документа, тебя последний черт у салотопки в лицо знает... Короче, так: есть у нас тут семнадцатый участок — закол­дованный, что ли, кто там разберет — надо его привести в порядок. Ты когда-то в своем деле понимал. Справишься — сделаешь карьеру. Так что постарайся. Это Гер­да — генеральный инспектор Котлонадзора. Она тебе все покажет, объяснит... Да, Герда, жилье ему какое-нибудь определи... Давайте, молодежь, я на вас надеюсь.

Вельзевул вернулся к столу и карте, а Герда, окинув меня меланхолическим, как показалось, взглядом — пойми-ка чего за этой боевой раскраской — не пе­реставая жевать, пробурчала: «Пошли, чего там...»; мы куда-то провалились, и опять понеслись по тоннелям и коридорам неведомо куда. Держала меня эта расписная ведьма так неудачно, что кроме ее окованного серебром сапога я тол­ком ничего и не видел.

Но вот прилетели. Здоровенная бойлерная, все как положено — котлы, трубы, приборы. Зеленобровая Герда молчала, но по-прежнему смотрела на меня скепти­чески. Я поскреб в затылке и вздохнул.

Герда, давай сразу выясним отношения. Самый Главный там сказал про карь­еру, так вот ты знай — мне карьеры не нужно. Как все есть, так все пускай и остает­ся. И вообще, я в Москве один из самых тихих, понято?

Герда уставилась куда-то вбок.

— Ты, значит, из Москвы.

— Ну да. А ты что, москвичей недолюбливаешь?

Она снова призадумалась и неожиданно изрекла:

— Ты ничего, симпатичный.

На это я уже не знал, что ответить, и потребовал у нее схему. Схема нашлась, но составлял ее, судя по всему, еще Юлий Цезарь на свином пергаменте, и потом римс­кие легионы десять тысяч лет ходили но ней в римских сандалиях — пятно на пят­не и дьгра па дыре. Понять ничего нельзя, пришлось разбираться гак.

Разобрались.

Черт-те что, — подвел я итог. — Значит, так. Эту магистраль мы перекрываем и срезаем. Сварка у вас тут есть?

У нас все есть, — с мрачной гордостью отозвалась Герда.

— Чудесно. Муфты эти на пеньке выбрасываем и везде ставим шарово-конусные соединения. И задвижки шаровые — можно сделать?

— Можно.

— Какие?

— Любые.

Постой, постой. И инструмент тоже любой?

Герда только хмыкнула. Я даже замер, ослепленный открывшимися перспективами.

— Тогда так... Задвижки «Бугатти», полнопроходные, со встроенными фильтра­ми. Перфоратор «ДеВалт», «болгарку» «крессовскую», трехпозиционную, плюс полный набор «Хилти» Манометры — «Толедо». Этот стояк заменяем на медный, с компрессионным переходником, а вот отсюда врезаем резервную магистраль. Дав­ление дадим сначала в основную, затем в резервную и здесь вот стравим. Все дела.

— И ты все это можешь сделать? — недоверчиво спросила Герда.

— С инструментом и поддержкой — вполне.

— Если ты самый тихий, — полюбопытствовала она, — какие же в Москве бойкие?

Итак, мы с Гердой и полдюжиной подсобных чертей принялись гнуть и варить тру­бы, нарезать резьбу и долбить стены. Дела пошли нормально, к вечеру второго дня да­ли давление, опрессовали, и семнадцатый участок утратил весь свой гнилой и подте­кающий романтизм. Прилетел даже Вельзевул, похлопал меня по плечу и сказал:

— Ну что же, Володя, замечательно, по такому случаю ты повышен сразу на два звания и получаешь чин инспектора. Герда, продолжайте, продолжайте в том же духе, сколько нам мучаться с этой рухлядью, переходите на двадцать шестой, и вперед...

И умчался. Герда, черта и я отметили это дело с достойным перебором, и даль­ше мое загробное существование потекло стандартным порядком. Кашель понем­ногу отпускал, поселили меня во вполне приличной хибаре, Герда притащила це­лую кипу каталогов с мебелью и одеждой и сонно предложила выбрать что угод­но, поскольку всего навалом, а публике глубоко плевать, как я выгляжу. Мы кру­шили кирпич, тянули магистрали, наворачивали вентиля, ломали головы над ста­рой схемой и рисовали новую, а в остальное время бродили по здешним этажам, подкрепляли силы спиртным и ужасно резались в покер со всеми чертями и таки­ми же, как мы, наемниками.

Герда вела себя все загадочней и загадочней. Как-то с пьяных глаз я выразил со­жаление, что не могу увидеть ее лица и волос и натуральном виде, после чего зако­номерно ожидал получить по морде разводным ключом. Но вместо этого моя на­чальная долговязина вдруг отмылась и явилась в довольно милых косичках на школьный манер. Открылось, что это весьма юное создание, вовсе не лишенное привлекательности. Я зааплодировал и заявил, что в таком формате руководство мне правится намного больше. Герда странно покивала и, по своему обыкновению, склонив голову на плечо, уставилась куда-то в угол слева от себя. В результате этих преобразований она вдруг начала ревностно следить за гем, чтобы я много не пил.

И вот как-то однажды мы сидели в колодце на пятьдесят втором участке на про­тивных ржавых скобах из гнутой арматуры, в руках у нас была все та же драпая схе­ма, и ругались мы нехорошими словами, потому что ничего не могли понять.

— Так, подожди, — говорил я. — Вот наши заглушки — тут и туг, все правильно; вот, по идее, вентиль, хорошо, а куда же тогда делась магистраль? Куда, интересно, мы давление дали?

Герда, пребывая в неизменном полусонном состоянии, смотрела почему-то не на схему, а на меня и, как всегда, уронив голову влево, наматывала волосы на палец.

—  Не знаю, — протянула она. — Может, они так вентиляцию обозначили?

И в этот самый момент перед нами выскочил черт, и объявил, что Главный тре­бует меня сей же час к себе. Я никакого подвоха не ожидал, сказал: «Ладно, чертила, давай копыто», зато Герда вдруг встрепенулась и взглянула с тревогой, и тогда я то­же насторожился, и с этим беспокойным чувством, держась за чертову ногу, влетел все в тот же парадный зал, и там действительно увидел такое, что без всяких инос­казаний остолбенел от страха.

Из кого хочешь цикорий посыплется. Посреди зала стоял самолично ангел че­тырнадцатой категории Иннокентий со своей громадной книгой под мышкой и улы­бался вечной сладкой улыбкой.

Вот, Володя, — с усмешкой произнес Его Величество Вельзевул — он устроил­ся тут же, небрежно привалясь плечом к собственному трону, — к тебе гости. Давай, Иннокентий, расскажи, с чем пожаловал.

Иннокентий приосанился и открыл книгу.

— Дорогой Владимир Викторович, — почти торжественно заговорил он. — Приш­ли ваши документы. Согласно постановлению, вы являетесь угодником четвертого разряда со всеми полагающимися правами и