- Н-ну? - спросил Командор.
Господи, я резко вспотел под отороченным мехом нарядом.
- Как вы не поймете - сюда идет отряд, они уполномочены самим Папой, более того - орден ваш объявлен распущенным, сейчас уже наверняка обыскивают командорство в Глазго.
- Н-ну? - спросил Командор.
- Позаботьтесь хотя бы о ваших людях! - взвыл я, ты не удержалась и захихикала. Лицо Командора было пусто и светло, как вылизанная тарелка.
Я готов был повторять по слогам, как обучают говорить скворца.
- Сейчас сюда придут солдаты и повяжут вас, как хворост. Вы хотите на костер?
- Н-ну…-начал было Командор, но тут в глазах его появился озадаченный проблеск, я было выдохнул, но услышал размеренное - Спасибо. Мы подумаем.
Засим храмовник удалился с достоинством жирафы.
- Поздно… - ты осадила пшеничную лошадку свою и сощурилась, солнце баловалось на шлемах и кирасах на рысях приближавшегося отряда.
Гоббо Буардемон преданно посмотрел на меня
- Ну что, граф, мы туточки. А тамплиеры, матьпермать, где?
- Там - я махнул за стену.
- Что ж вы нас бросили-то… - недоверчиво спросил капрал.
- Это маневр - убито объяснил я - идите в поместье.
Я не стал смотреть, медленно правил шагом по обочине. И тут ты, моя голубка, издала звук, похожий на стон несмазанной двери. Дело в том, что Буардемон направил свой отряд в совершенно противоположную сторону от той, куда я указал. Как из под воды я услышал бодрое : “Запе-вай” и уже издалека первые фразы песенки, которой швейцарцы заразились в Англии:
- Как у Мэри панталоны, на одной булавке!
Вот булавка упадет, э-гей, вот булавка упадет,
Как домой она пойдет!
Я вцепился в собственные мокрые волосы.
И чуть было не сорвался с губ моих, как жаба, глупый вопрос: Весопляс… Где ты? Что делать… Научи меня что делать!
Но за моей спиной говорил лес, и плыли над ним облака.
Только через три часа все разъяснилось - Буардемон честно дотопал до Нью-Кастла, где на свое счастье обнаружил двоих тамплиеров, отставших от своих - они ковыряли в носу посреди рыночной площади.
Буардемон был строг:
- По приказу Папы, раздевайсь! - скомандовал он арестованным. Шериф Нью-Кастла разделил участь своего коллеги из Глазго, побледнел и запротестовал:
- Ну не в стенах, ради всего святого, не в стенах. Здесь дети.
“Швейцарец” ограничился тем, что тамплиеры сняли плащи и сдались на милость победителя. Близкий к припадку, я наконец втолковал ему, куда идти.
Но время было потеряно - священники под предводительством Кентербери молились истово, как кололи орехи, ревел орган, в поместье не пускали никого. Швейцарцы ночевали под стенами. Допоздна бивак орал песни, плясали на ветру кухонные костры, полковые девки нагишом купались во рву.
Только в полдень на стенах появился Кентерберри - он так и лоснился от удовольствия, торжественные ризы спорили с солнцем.
- Ваша бумага - фальшивая. Не знаю никаких Папских легатов! Мы отказываемся верить в махинации неизвестных проходимцев.
- начал он, не выдержал и пророческим голосом возрокотал:
- О Британия! В оковах лжи, лихоимства и ереси! Анафема, анафема! За оскорбление, нанесенное Его Величеством мне, Равноапостольной Римской Церкви и самому Спасителю - анафема его сродникам и двору и воинам пешим и конным и женщинам и малым детям в утробе и скотине в хлевах, хлебам в полях, да будут источники смолой, да зарастет место сие волчцом и плевелами. Вот.
Голос Кентербери сорвался в крик, одесную гневливца появился отец Делирий Клеменс и поднес стакан с гоголем-моголем для смягчения горла. Пацанята - министранты висли на зубцах крепостной стены и дразнились тещиными языками, блеявшими до звона в ушах.
В отдалении монашеский хор выводил зловещий псалом.
Глаза твои, Агнесса, потемнели, как порох. Алая юбка покрывала круп и бока лошади, как попона, я залюбовался тобой. Я не знал, что предпринять, игра сорвалась, как перетянутая пружина прекрасного, но бесполезного механизма, она жонглировала смертью и проклятиями, сама смерть играла, безболезненно ступая по земле, которая вскоре опустеет.
Я отбрехивался от Буардемона, не в силах принять решение, словно слепой. Будь проклят Весопляс, он разбаловал меня, он отучил меня думать…
Я молился о случайности.
Большой ветер размел верхушки лесной крепи и воздух был напоен криками рогов и дроботом сотни
