бросать окурки в окно. Потом оказалось, что как раз под ним стояла машина кого-то из руководства «Спартака» — то ли волейболиста, то ли легкоатлета… В общем, хозяин утром пожаловался Старостину. После разговора с ним карточные баталии надолго прекратились.
Остались в прошлом коломенские переезды на стареньком автобусе — в «Спартаке» пришлось привыкать к дальним перелетам между матчами. Не любил я самолеты и до сих пор не люблю. Особенно после того, как во время рейса Баку—Москва на промежуточной посадке в Астрахани у нас не выпустилось шасси. Долго кружили над аэропортом, сжигали горючее :— потом летчикам все-таки удалось «вырастить» у самолета колеса… С тех пор я в самолетах отдыхать не мог. Но не мог я и показать свое состояние старшим товарищам, опытным игрокам. Летал и маялся.
А в Баку произошла с нами история ресторанная. Иногда футболистов кормили не «централизованно», а выдавали им суточные на питание. Мы — Валера Рейнгольд, Логофет, Григорьев и я — пошли как-то в один из ресторанов столицы солнечного и гостеприимного Азербайджана. Хорошо покушали. Да… А когда пришла пора расплачиваться, Рейнгольд обнаружил, что пиджак, который он повесил на спинку стула, украли у него, он с этого стула и не вставал. Ни он кражи не заметил, ни мы! Вот так и проели мы Валерин пиджак да еще вместе с деньгами.
Если вспомнить первые зарубежные поездки, то к возможному неудовольствию читателей сообщу, что суровые наставления в партийных органах перед отъездами я не запомнил. Скорее всего, потому, что не мог себе представить, как можно плохо, непорядочно, не по-советски вести себя в другом государстве. Более того. Был случай, когда один мой товарищ по молодежной сборной захотел в иностранном магазине, как это говорится, «притырить» носочки. Я ему решительно сказал:
— Не смей!
Он даже возмутился:
— Да чего ты!? Тебе какое дело!?
А я сурово продолжил:
— Смотри у меня! Прямо здесь сейчас с тобой «воспитательную работу» проведу!
Потому что с детства знал, если позволить человеку хоть раз безнаказанно украсть малость, его потом и в больших кражах ничем не остановишь. Отношения, кстати, потом у меня с этим человеком были нормальные. Правда, в той поездке я предпочел больше не заходить вместе с ним в магазин.
К середине сезона 1962 года многие «спартаковцы-дублеры» перешли в минское «Динамо». А у меня игра в основном составе после того, смешного для ста тысяч человек случая, совершенно разладилась. Но приглашения были: в ЦСКА звал Константин Иванович Бесков, звали и в «Локомотив», и в «Молдову», но я откликнулся на зов Игоря Рёмина: мало того что не попадал регулярно в основной состав «Спартака», так еще за основу ни одного мяча забить и не смог. Не хватало мне еще мастерства, нахрапистости. Приглашение Рёмина подтвердил главный тренер «Динамо» Александр Александрович Севидов — спасибо ему огромное! — и я выбрал коллектив, где уже играли многие мои друзья. Потом я слышал разные версии по поводу того, почему Севидов взял меня в «Динамо». Что ж, сделаем вывод: «Далеко не всегда знают и понимают футболисты, что стоит за их переходами из клуба в клуб!»
На заседании Спортивно-технического комитета, где обсуждался мой переход, Николай Петрович Старостин вдруг сказал: «Ты что же, Эдуард! Мы ведь тебя знали как парня скромного, а ты за длинным рублем погнался». Не гнался я за рублем, я в футбол играть хотел! И потом, более чем вероятно, что великий педагог Старостин такой фразой лишь подзадорить меня старался, предостеречь от подобной «погони» в дальнейшем, настроить на победный путь, предупредив заранее о пораженческом.
Николай Петрович вообще умел превращать поражения в победы, считал, что коллектив не разбит, пока сам не свыкся с мыслью о поражении, ибо поражение — это всего лишь заключение ума, а не физическое состояние.
Например, во время установки на игру, когда Старостин сообщал: «Посмотрел я тренировку соперника. Три момента хороших отметил. Отличные моменты были! И во всех трех был занят один игрок. Прекрасный игрок… Вот кого в матче надо будет опасаться, вот кого надо будет держать! Крепко держать!» И мы держали.
А разве забудешь, что в официальных футбольных матчах я играл за «Спартак» вместе с великими хоккеистами Старшиновым, братьями Майоровыми. Они ведь тогда летом на футбол переключались. С Борисом Майоровым я даже в основном составе «Спартака» один матч сыграл!
И навсегда останется в памяти отеческое отношение ко мне Николая Тимофеевича Дементьева. Гонял он нас, правда, на тренировках до двадцать седьмого пота. Сейчас о таких нагрузках в разгар сезона и думать-то страшно. Но и сам выкладывался на этих занятиях полностью. У него я не раз ночевал перед поездками за границу с молодежной сборной — из Тарасовки добираться далеко, а выезды-вылеты были ранними. Долго, порой заполночь, беседовал он со мной о футболе. Не только о технике и тактике, но и о нравственных принципах игры. А утром его жена относившаяся к футболу как к главному делу своей жизни, потому что футболом занимался ее муж, — кормила нас завтраком и отправляла в путь…
В конце 1962 года я отправился по своему футбольному пути в минское «Динамо». А в Минске понял, что попал в одну из лучших республик страны.
ГЛАВА 3
КАК Я СТАЛ «МЕДВЕЖОНКОМ»
Итак, я оказался в столице одной из лучших республик Советского Союза, но понял это чуть позже. Из «Спартака» же уходить мне было грустновато. Ведь в нем я играл на футбольном поле и общался за его пределами с большими футболистами. Вратарь Валентин Ивакин, Игорь Нетто, Анатолий Масленкин, Анатолий Ильин, Анатолий Исаев, Галимзян Хусаинов и другие составляли плеяду прекрасных игроков. И мне в эту плеяду удалось как-то втиснуться на целых два года. Но, видимо, судьба решила, что дальнейшую футбольную карьеру я должен продолжить именно в минском «Динамо». Хотя меня не только приглашали в другие команды, но и «Спартак» готов был оставить у себя. Честно говоря, я долго не мог принять окончательное решение. Не потому, что выбирал лучшие условия или набивал себе цену. Просто получалось так, что, дав согласие на переход Александру Александровичу Севидову, после разговора по душам с Николаем Петровичем Старостиным я снова решал: «Остаюсь в «Спартаке»!»
Раза три решение менял. В конце концов определиться мне помогли родители, сказав, что данные обещания надо выполнять, тем более что я давал их не только тренеру, но и моим друзьям- футболистам.
После этого мной и было написано официальное заявление, которое рассматривалось на заседании СТК. И снова я испытывал чувство неловкости: представители обеих команд, все руководство советского футбола, а обсуждается, по сути, вопрос перехода очень молодого игрока из одного клуба в другой.
Тут, правда, надо рассказать о турнирной ситуации. Дело в том, что по итогам чемпионата 1962 года минчане заняли 20-е место и по регламенту должны были покинуть высшую лигу. Но Севидов, ссылаясь на слова руководителей республики, заверил: «Команда останется в классе сильнейших». Приняли тогда какое-то партийно-правительственное постановление о необходимости участия республиканских команд в чемпионате обязательно по высшей лиге. Честно скажу, если бы не это, пусть и не совсем спортивное решение, в Минск я бы не поехал.
В «Динамо» я встретил давних знакомых и кумира своего детства Мишу Мустыгина. Его, кстати, тоже в свое время подключили к уговорам по моему переходу. Ну что ж, я не был уже парнем из деревенской команды — поиграл в молодежной сборной страны, имел золотую медаль чемпионата дублирующих составов… Обстановка, микроклимат в «динамовском» коллективе оказались для меня благодатными. Я ведь завершал учебу в коломенском машиностроительном техникуме, в марте 1963-го должен был защищать диплом. При переходе я оговорил, что мне дадут спокойно защититься, и руководство «Динамо» пошло мне
