точно волчья стая. Молодым орлом несётся хан Сейдяк, хочет он нагнать слепого хана Кучюма и отмстить ему за смерть отца и дяди. Вместе с жизнью отнимет Сейдяк и все награбленные Кучюмом сокровища, и ханских жён, -- и уведёт в неволю, как простую пленницу, ханскую дочь, красавицу Лейле-Каныш. Зорки глаза у ногаев как у ястребов, волчье чутьё у них, а слепой хан Кучюм хитрее их: он то впереди их, то позади. Не свою седую голову бережёт старый хан Кучюм, а молодое сокровище -- Сайхан-Доланьгэ.
Горе тёмным лесом обступило Кучюма, а его сердце радуется -- и днём радуется, и ночью радуется. Пока хан Сейдяк гонялся за ним по степи, старый Кучюм подступал уже к Искеру. Немного войска оставалось с Кучюмом, а того меньше засело в Искере казаков. Посылает хан Кучюм разведчиков каждую ночь и ждёт своей добычи. Матёрый атаман Ермак не знает, кого ему больше бояться -- старого хана Кучюма или молодого Сейдяка. Мало казаков в Искере, перебиты атаманы, остаётся атаман сам-друг с Мещеряком. Засели два атамана в Искере как два глаза во лбу и зорко смотрят на немирную татарскую сторону, где, как ветер по степи, гуляет чужая беда.
– - Нужно выманить московского медведя из берлоги, -- говорит мурза Карача хану Кучюму. -- Не взять его нам в Искере.
– - Вымани, если умеешь, -- отвечает слепой Кучюм. -- Ты умеешь обманывать… Ты у меня в долгу, Карача.
Проглотил старый Карача эту обиду и крепко задумался. Под Искером у него казаки убили двух сыновей, а сам он бежал тогда от Ермака, как заяц. Нужно смыть свой позор, а то стыдно смотреть в глаза Сайхан- Доланьгэ. Молодая ханша не должна стыдиться своего отца. Обманул старый Карача атамана Кольцо, обманет и Ермака. Тогда он просил у Ермака защиты против ногаев, а теперь надо просить защиты от хана Кучюма. Сидит атаман Ермак в Искере, а смерть сама пришла к нему и говорит:
– - Нет тебя храбрее, атаман Ермак… Защити нас, бухарских купцов от слепого хана Кучюма, который не пропускает наш караван с дорогими товарами. Мы идём в Искер…
Бухарским купцом нарядился мурза Карача и бесстрашно пришёл к Ермаку в Искер. Сгорбился хитрый мурза, и не узнал его атаман Ермак. Отуманил железную казацкую голову мурза Карача сладким ядом своих хитрых слов.
– - А где ваш караван? -- спрашивал Ермак, рассчитывая, что лучше сам ограбит его.
– - На Иртыше стоит караван, недалеко от Вагая…
Задумался Ермак при одном имени Вагая, -- унесла эта река у него двух лучших атаманов.
– - Ты меня обманываешь! -- закричал Ермак. -- Меня уж раз обманул проклятый Карача, когда просил помощи против ногаев… И ты тоже зовёшь меня на Вагай, где убит Кольцо! Я велю тебя повесить…
– - Мне всё равно, кто меня ни повесит: ты или хан Кучюм, -- отвечал неустрашимый мурза Карача. -- Если уж ты боишься Карачи, так мне нечего бояться смерти…
– - Хорошо, я тебе доставлю удовольствие: если ты меня обманываешь, то я тебя повешу рядом с проклятым Карачей…
Собрался в поход сам Ермак, а мурза Карача ведёт его к своим в засаду. Вместе они едят и пьют, вместе спят, а мысли разные. Стережёт Ермак бухарского купца, как свой глаз, и не знает, что это его смерть. Так они пришли к устью Вагая, и выкинул ночью Ермак стан на острове. Бурлит Иртыш от осенних дождей, пенится вода в Вагае, а мурза Карача ждёт своего часа. Устали казаки, полегли спать, -- не спит один мурза Карача. Как змея, выполз он с острова, рыбой переплыл через реку, а на берегу уже ждут его улусники и батыри.
– - Теперь можно, -- сказал Карача. -- Я привёл вам Ермака.
Шумит Иртыш, пенится Вагай, крепко спят казаки, а через реку на остров в брод переходят татары. Ведёт их сам мурза Карача, бесстрашный старик. Темно на острове как в могиле, а татарские сабли нашли казацкие головы и напились горячей казацкой крови досыта. Обезумели спросонья казаки, когда началась сеча, а Ермак один рубит татар… Впереди всех бьётся казацкий атаман, и валятся кругом него татары; мало казаков и никто не откликается на атаманский голос -- одни лежат мёртвые, другие бросились в воду и утонули. К самому берегу прижали татары казацкого атамана, но он не сдался им живым, а бросился в Иртыш, как был, в кованой железной московской кольчуге, которую ему послал из Москвы царь в подарок. Тяжела была царская милость вольному казацкому атаману, и пошёл он ко дну как брошенный в воду дорогой камень. Утонул в Иртыше атаман Ермак; казаки все были перебиты, и только один вернулся в Искер, чтобы передать страшную весть. Три дня и три ночи татары искали утонувшего Ермака в Иртыше и боялись радоваться. Не верил слепой Кучюм, что погиб его заклятый враг. Только на четвёртый день Иртыш отдал тело казацкого атамана, и заплакали слепые глаза хана Кучюма от радости. Три дня и три ночи веселились татары около мёртвого Ермака… Женщины приходили издалека, чтобы на мёртвом выместить смерть своих близких. Один Карача сидел печальный и не радовался: мёртвый Ермак не воротил ему убитых под Искером сыновей. Седая голова давила уже плечи старого мурзы. Когда хан Кучюм хотел его наградить, Карача ответил:
– - Не нужно мне награды, хан Кучюм… Пусть радуется за меня Сайхан-Доланьгэ. Ей теперь не будет стыдно за отца…
И Сайхан-Доланьгэ радовалась, позванивая ханским золотом. Она любила своего слепого старого волка, а хан Кучюм нашёл в ней потерянный из глаз свет. Когда татары радовались смерти Ермака, столетний шаман Кукджу молчал и только качал головой: не татары и не хан Кучюм победили атамана, а победил его Иртыш, буйный сын святой Оби.
– - Сердится Иртыш, -- бормотал Кукджу, -- много крови пролито в Иртыш…
Слушала старика одна шаманка Найдык, которая по-прежнему оставалась при красавице Сайхан- Доланьгэ.
Взять Искер, после смерти Ермака, ничего не стоило, -- казаки ушли за Камень, откуда пришли. Великая была радость, когда татары вступили в родной Искер, и только один хан Кучюм не мог видеть своими слепыми глазами того, что потерял зрячим. Слава о хане Кучюме пронеслась по всей степи, а из Ургенджа уже идут послы от сеида Али-Ходжи: они везут богатые дары красавице Лейле-Каныш.
– - Берите её, если она вам нравится, -- сказал старый хан Кучюм послам. -- Одна у меня дочь… Так и скажите сеиду Али-Ходже.
По царски снарядили красавицу Лейле-Каныш, а провожать её в Ургендж отправилась сама Лелипак- Каныш: ханской кости Лейле-Каныш, и нельзя её отправить в Ургендж одну как привозят невольниц. Тяжело расставаться старой ханше с Искером, где она видела свои короткие радости, но не разделить сердце надвое, а о сыновьях она уже довольно плакала. Два сына оставались у неё: красавец Алей и Абдул-Хаир, и оба желали провожать мать и сестру в Ургендж, но старый хан Кучюм сказал красавцу Алею:
– - Ты останешься в Искере, а я пойду в степь навстречу Сейдяку… Ты ещё молод, а ноги хитры. Береги пока Искер, а я провожу Лейле-Каныш… Далеко Ургендж, чужие люди в Ургендже, а у меня одна дочь.
Тяжело было расставаться старому хану Кучюму не с дочерью, а с старой ханшей Лелипак-Каныш, которая уходила от него навсегда. Много раз и напрасно обижал хан старую ханшу, и теперь мучила его совесть. Ушёл старый хан Кучюм в степь, а красавец Алей заперся в Искере. Лучшее войско ушло с ханом Кучюмом, а ногаи только этого и ждали: в одну ночь обложили они Искер, как выпадает осенний снег.
Страшное дело началось, хуже того, когда сидели в Искере казаки: с обеих сторон полилась своя татарская кровь, а свой враг не знает пощады!.. Далеко ушёл в степь слепой хан Кучюм, не чует его волчье сердце неминучей беды, которая облегла Искер. Побледнел Алей, когда смерть прилетела к нему на конце тонкой ногайской стрелы и впилась в молодое сердце. Бежали татары, заняли Искер ногаи с Сейдяком, а слепой Кучюм ищет их далеко в степи…
Молодой месяц на небе, молодой хан Сейдяк в Искере, а в степи, как зимний буран, ходит слепой хан Кучюм с своими мурзами, советниками и жёнами. Двух сыновей хана Кучюма убил атаман Ермак; красавца Алея убил хан Сейдяк; четвёртый сын Арслан-султан в московской неволе, -- оставался пятый, последний сын Абдул-Хаир как зеница ока, да три молодых жены, все три красавицы. Всех их любит старый хан, а всех больше самую младшую Сайхан-Доланьгэ, как свою молодость, как потерянный свет своих ханских глаз. Побиты два сына у мурзы Карачи, отведён в полон богатырь Махметкул, а ещё много силы у слепого хана
