вселенной, а единственный человек, говорящий по-русски, только что избил и изнасиловал ее. Говоря по правде, она подозревала, что Георгий здесь такой не единственный, другое дело, не факт, что остальные чем-то лучше.
Она подумала, что никогда не интересовалась прошлым своего любовника. Даже интересно, что он сказал, если бы она тогда спросила. Вот так, девочка, говорила тебе мама — быть осторожной с мужиками. Какая ты все-таки дура, Ленка, как можно было так вляпаться самой, так поступить с Сережкой. Она всхлипнула, жалея себя.
XIV
В Восточном Пределе ночи часто бывают холодные и промозглые, особенно возле реки, когда от воды тянет пробирающей до костей сыростью. Караульные, расставленные вокруг лагеря, кутались в тонкие плащи, пропитанные соком резинового дерева и, борясь со сном, вглядывались в черный провал ночи. Тишина была почти полная, нарушаемая только пронзительными криками ночных птиц — командиры исправно вытряхивали душу из своих подчиненных, и к отбою все думали только о том, как бы скорее набить брюхо кашей с рыбой, запивая сладким до густоты отваром и вытянуть ноги на лежаке, в окружении храпящих и причмокивающих во сне товарищей. И никаких разговоров — лег, закрыл глаза и открыл уже только утром. Или этой же ночью, если Сабиру, который, кажется, никогда не спит, придет в голову устроить ночную учебную тревогу.
Сергей, наконец, понял секрет неподвижности Сабира во время сна. Все очень просто — четырнадцать часов физических упражнений, пять часов споров и пререканий с подчиненными, два часа любимой работы — разработки планов и стратегий. Зато в оставшиеся три часа обеспечен глубокий мертвецкий сон.
Он лежал на спине с закрытыми глазами, накрытый по пояс легким покрывалом. Статус военоначальника, кроме двадцатиодногочасового рабочего дня, тяжести в ногах, тумана в голове предоставлял мелкие привилегии, вроде личного ординарца и отдельной палатки.
Острая, как бритва, сталь осторожно прикоснулась к его шее, остановившись там, где пульсировала ниточка артерии.
— Здравствуй, Ира, — произнес Сергей, не открывая глаз.
Ия подалась назад, но нажим меча не ослабила.
— Осторожнее, пожалуйста, — его глаза открылись, — еще немного, и ты проткнешь мне сонную артерию. Я буду мертв через две минуты, и мы не сможем поговорить.
— А нам есть о чем разговаривать? — Ия была поистине прекрасна — амазонка в обтягивающем комбинезоне и пятнистом маскировочном плаще-накидке.
— А ты сама как думаешь? — Сергей осторожно дотронулся до клинка.
— Я думаю, что сделаю великое благо, если принесу твою голову в Замок?
— Нет.
— Что 'нет'? — она искренне удивилась. — Ты считаешь, это не будет благом?
— Нет, просто у тебя не получится!
— Почему?
— Ну, например, вот поэтому, — Сергей молниеносно перехватил клинок двумя пальцами, отвел от горла и рывком выдернул из руки девушки, с благодарностью вспомнив изматывающие уроки Сабира. Секунду смотрел в ее расширившиеся глаза, потом с силой отшвырнул меч, очень удачно вонзившийся в центральный опорный столб палатки. Ия проводила взглядом свое оружие и теперь ошарашено уставилась на мелко вибрирующее лезвие, глубоко вошедшее в мягкое дерево.
— Сережа, это ты? — спросила она со странным спокойствием, которое, впрочем, не могло его обмануть.
— А что, не похож? — он усмехнулся. — Сильно изменился?
Сергей сбросил одеяло, встал с лежака и начал не спеша одеваться. Он привык спать вообще без одежды, и наготы своей не смущался. Во-первых, для Ирки это не новое зрелище, а во-вторых, она, собственно, заявилась без приглашения, так что политес здесь неуместен.
— Все в порядке? — в палатку заглянул Сабир.
— Да, спасибо, — ответил Сергей, завязывающий шнуровку на вороте длинной рубахи. Пуговицы здесь почему-то не в ходу, странно, удобно ведь, — можешь идти спать и отзови своих ребят, пусть отдохнут.
Сабир бесшумно исчез, словно растворился в воздухе.
— Ты меня ждал? — лицо Ии выражало высшую степень удивления.
— Конечно, — он виновато развел руками. — Уж извини, приходится соблюдать меры предосторожности, иначе твои друзья давно бы всех перерезали как цыплят. Так что, Ира… или Ия, не знаю как правильно, не подскажешь?
Она уже взяла себя в руки.
— Ия. Но для тебя могу остаться Ирой.
— Нет уж, спасибо. Давай оставим псевдонимы… Ну, что, дорогая, присаживайся, раз пришла, — он приглашающе показал на длинную скамью, стоящую у заваленного бумагами деревянного стола, сколоченного из толстенных досок.
Ия пожала плечами, медленно обошла стол, поглаживая столешницу рукой, и опустилась на краешек скамьи. Сергей сел напротив нее.
— Алиф! — по звуку его голоса в палатку влетел ординарец — совсем молоденький пустынник, ярко рыжий, с голубыми глазами и по-мальчишески угловатый. — Принеси что-нибудь попить, и, — он посмотрел на Ию, — ты голодна?
Она покачала головой.
— Тогда все, пока свободен.
Ординарец вышел из палатки на несколько секунд и вернулся с кувшином и двумя кружками. Он что, стоял наготове под дверью? Ия зарделась. Проползая вдоль реки и потом пробираясь по лагерю, было приятно ощущать себя неуловимым лазутчиком, а оказалось, что здесь полно людей, которых она даже не заметила, а вот ее, похоже, не просто обнаружили, но и проводили до дверей.
— Та-а-ак, — протянула Ия, — значит, все это время ты меня обманывал?
— Вот как, — рассмеялся Сергей, — это ты мне об этом говоришь?
Ия даже немного смутилась. Она никогда не задумывалась, что выполняя задание, приходится обманывать близких людей. Но ведь, в конце концов, это для блага Ордена, а значит и для их блага. И Рыцари не испытывают эмоций, и уж точно меньше всего должны задумываться о переживаниях фигурантов операций. Она уже открыла рот, собираясь все это высказать, но сообразила, что вряд ли это будут уместные объяснения.
— Ну как ты? — ей пришлось что-то сказать, чтобы скрыть смущение.
— Спасибо, все нормально, — спокойно ответил Сергей.
— Не ожидала, что ты такой…
— Какой такой?
— Другой… В Москве я знала другого человека. Я хочу понять, как ты сумел всех провести. Вроде был таким тихим, спокойным… А оказалось…
— Ну, извини. В Москве я действительно был другим человеком. До встречи с вашей шайкой, — жестко отрезал Сергей. — Так что, ребята, мне оправдываться перед вами не приходится.
— Не приходится! — Ия почти кричала. — Ты это сможешь сказать жителям Тено!?
— Тебе не кажется, что это верх цинизма, совершить преступление, а потом придти и обвинять в этом меня?
— Не смей! — она взвизгнула. — Не смей говорить о том, чего не понимаешь!
— Ой, деточка, я, кажется, дотронулся до больного места? Полагаю, тебе надо побыть в одиночестве и поразмыслить. И задай себе такой простой вопрос. Помнишь, как ставили его римляне при поиске
