миллиметре от ее пальцев.
Этот жест старомодной учтивости изумил Кендру: из того, что она читала о Жан-Мишеле, складывалась репутация человека безжалостного и грубого как в бизнесе, так и в закулисной политической игре.
— Рада быть вам полезной, месье Буркель, но моя заслуга только в том, что я случайно оказалась в нужном месте в нужный момент.
— И не побоялись вмешаться, хотя все это вас не касалось. — Английское произношение Лорана Буркеля несло на себе отпечаток Оксфорда или Кембриджа. Лоран был выше и гораздо стройнее Жан- Мишеля, но внутреннюю значительность и пронизывающий взгляд унаследовал в полной мере.
— Реми — очаровательный ребенок, месье Буркель, и я рада, что смогла помочь ему.
— Вы оказали нашей семье неоценимую услугу, прошу вас, называйте меня просто Лоран. — И он сердечно сжал ее руку своими ладонями.
— А меня — Надин. — Мадам Буркель чуть наклонилась, овеяв Кендру тонким ароматом каких-то изысканных французских духов, легко коснулась рукой с идеальным маникюром ее левого плеча и, как принято, поочередно коснулась губами ее щек. — Я не могу выразить свою благодарность. Реми мой единственный сын. Это было ужасно, но, слава Богу, благодаря вам все уже позади.
— Я рада, что все кончилось хорошо, — ответила Кендра с растущим чувством неловкости от этих непрекращающихся изъявлений благодарности, пусть и сдержанно высказываемых.
— Мадемуазель Мартин, от имени нашей семьи я от всего сердца хочу сделать вам небольшой подарок, — сказал Жан-Мишель.
— Это совершенно необязательно, месье Буркель. Безопасность и здоровье Реми — достойная награда.
— Нет, это обязательно, — произнес Жан-Мишель не терпящим возражений тоном и вытащил плоскую белую коробку, перевязанную узкой черно-белой лентой с вытканной на ней монограммой знаменитого кутюрье.
Вдруг посол кашлянул. Кендра посмотрела на него и уловила едва заметный, но отчетливый кивок.
У нее не было выбора — она взяла коробку из рук Жан-Мишеля, развязала ленточки и вынула из нее великолепную черную сумочку, украшенную отделкой и застежками из, похоже, высокопробного золота. Кендра не смогла сдержать вздоха восхищения. Какая сумочка, подумала она, такой вещью женщина может пользоваться всю жизнь: она подходит к любому наряду и к любой ситуации. Бережно погладив тонкую, искусно выделанную кожу, Кендра произнесла:
— Я не знаю, что сказать, кроме «спасибо». Никогда не видела такой роскошной сумочки.
— Откройте ее, — приказал Жан-Мишель. Заинтригованная, Кендра расстегнула несложный замочек, почти боясь того, что может оказаться внутри, и вытащила чек, выписанный на ее имя… Чек на сумму два миллиона франков! Она задохнулась от неожиданности. По самым скромным подсчетам, по текущему курсу это соответствовало сумме около трехсот пятидесяти тысяч долларов.
— Я не хочу обидеть вас, месье Буркель, — Кендра обвела взглядом Лорана и Надин, тем самым обращая свои слова и к ним тоже, — но я не могу принять… просто невозможно принять такую сумму денег. Да и любую сумму денег, — решительно поправилась она.
— Возможно, и вы сделаете это, мадемуазель Мартин. — Жан-Мишель был непреклонен. — Именно эту сумму мы предложили в качестве вознаграждения только за информацию о местонахождении Реми. Вы же не только вернули его нам, но при этом спасли его жизнь. Мы не можем не выплатить вам этого вознаграждения. Вы не можете не принять его.
Кендра даже покрылась испариной от напряжения, не зная, как поступить. Ее пугала величина суммы, на которой настаивал Жан-Мишель. Кроме того, ей претила мысль об извлечении финансовой выгоды из спасения жизни Реми. Однако как изящно и дипломатично отказать человеку, обладающему таким влиянием, как Жан-Мишель? Особенно в присутствии посла Соединенных Штатов Америки во Франции?
— Может быть, вы все же передумаете, мисс Мартин?
После этой негромкой реплики Виттингтона решимость Кендры начала таять. Но не успела она ответить, как Жан-Мишель заговорил снова, гораздо мягче, задумчивее:
— Нас, Буркелей, осталось немного. Наша семья стала такой маленькой. Мое поколение потеряло многих во время второй мировой войны, потом многие гибли в колониальных войнах. Мой сын с женой и ребенком погибли в Индокитае, дочь и ее муж — в Алжире. Реми — это наше будущее, это гарантия продолжения нашего рода. Вы должны принять нашу благодарность.
— Я понимаю ваши чувства, месье Буркель. Поэтому я с удовольствием буду носить эту прелестную сумочку. Но чек, — она покачала головой. — Я не могу взять чек. Особенно на такую громадную сумму.
Жан-Мишель нетерпеливо взмахнул рукой:
— В конце концов неважно, какая сумма. Это просто подарок, просто способ выразить благодарность, которую мы испытываем. — Улыбка, обращенная к Кендре, была искренней, но содержала в себе скрытую угрозу. — Боюсь, я буду настаивать, чтобы вы приняли этот чек. Иначе я просто не выпущу вас из Франции.
Кендра хотела ответить, но не нашла слов. Сжав губы и молча глядя на старика, она пыталась сообразить, как поступить. Всю свою долгую жизнь Жан-Мишель Буркель пользовался огромной властью. Она ни секунды не сомневалась, что как бы ласково и шутливо он ни говорил, он выполнит свое обещание не выпустить ее из Франции без вознаграждения. Кендра посмотрела на Виттингтона. Его глаза были устремлены прямо на нее, а челюсти крепко сжаты. В нависшем тяжелом молчании она почти слышала скрип зубов посла. Понятно: дипломатия на международном уровне требует от нее принять от Буркелей два миллиона франков вознаграждения.
— Хорошо, месье Буркель. Я принимаю вознаграждение. — Кендра положила чек в сумочку и щелкнула замочком.
— Я уверен, Кендра высоко оценила ваш прекрасный жест, господин Буркель, хотя сегодня днем она и не подозревала, что спасает вашего внука. — Виттингтон приобнял Кендру и улыбнулся с явным одобрением. — И я полон гордости — ведь она гражданка США!
— Смогу ли я увидеть Реми, прежде чем уйду? — спросила Кендра, высвобождаясь и отступая на шаг от посла. Она начинала задыхаться от хитросплетений дипломатических слов и жестов. — Мне бы хотелось попрощаться с ним.
— Ну конечно, — ответил Лоран. — Няня вот-вот закончит мыть и переодевать его.
— Господин посол любезно предоставил нам для этого свои личные апартаменты, — пояснила Надин и, сморщив нос, добавила: — Бедняжка, от него пахло как от уличного мальчишки.
— Он испытал слишком много ужасов для пятилетнего ребенка, — добавил Жан-Мишель. — Собственно, для кого угодно. Но молодости присуща способность быстро залечивать раны, а у него — сила духа Буркелей! Он скоро забудет это.
Кендре захотелось попросить добавить к этому предписанию Жан-Мишеля огромное количество любви, терпения и понимания, которые потребуются, чтобы ввести жизнь Реми в нормальное русло. Ей казалось, что даже если ребенка баловать (в разумных пределах) и бесконечно ласкать, то все равно пройдет много времени, пока мальчик не почувствует себя в безопасности, не почувствует себя счастливым. Но она благоразумно прикусила язык и не произнесла этого вслух. В конце концов семья Реми — это Жан-Мишель, Лоран и Надин. И, конечно, они дадут волю своей любви и пониманию, как только благополучно вернутся домой.
Раздался короткий стук в дверь, и вошел Реми с няней в форменном платье. Его облик претерпел почти волшебное изменение. Волосы аккуратно причесаны, бледное личико отмыто до блеска. Теперь на нем была накрахмаленная белая рубашка, белые короткие штанишки и темно-синий льняной блейзер. На тоненьких ножках — белые гольфы и темно-синие сандалии.
И только его огромные синие глаза, полные печали, были все те же. Реми подошел к матери и поцеловал ее в обе щеки, затем пожал руку отцу и деду. Кендра смотрела удивленно: ни один из знакомых ей пятилетних детей не был таким сдержанным и серьезным, ни один так не владел собой. Впрочем то же можно сказать и о родителях, и о дедушке.
