Сочувствовать — значит переживать боль других людей, и это — основа морального поведения. Восприятие сочувствия как патерналистского и унижающего чувства — глубочайшее аффективное заблуждение. Всякий раз, когда кричат „Я хочу не сочувствия, а справедливости“, забывают о том, что именно сочувствие открывает путь к справедливости. Уважение — именно то чувство, которое надо испытывать перед тем, что этого достойно. Речь идет об активном чувстве, которое воплощается в заботе, защите и помощи, которое выделяет из ряда и оценивает человеческое достоинство. Когда оно исчезает, все скатывается к упрощению и тирании безразличия. Наконец, восхищение — это оценка превосходства. Плохо понятое равенство мешает нам оценить окружающих. „Никто не может быть равнее других“ — абсурдное утверждение, потому что оно принижает людей. Ведь нельзя приравнивать человека, помогающего людям, к тому, кто мучает и пытает их. Гитлер и Мандела — не одно и то же. Недостаток восхищения — это принижение. Руссо был прав, когда жаловался в письме к д'Аламберу: „Сегодня, сударь, мы уже не настолько велики, чтобы уметь восхищаться Вами“.
Общества могут преследовать одновременно противоположные цели. Советский режим пытался совместить огосударствление экономики с ее эффективностью. Это оказалось невозможным. Механизмы рынка обусловливают лучшее использование информации и более продуктивное распределение ресурсов.
Сбой исполнительных систем может произойти как по причине переизбытка, так и по причине недостатка. Переизбыток — это тирания, которая иногда с радостью принимается обществом, что указывает на то, что общественный разум поражен. Страх, например, побуждает к подобному отказу от свободы. Нехватка — это анархия, когда разрушаются все системы контроля. Обычно и она тоже приводит к тирании как мере противодействия ей. Геродот повествует о том, что, когда умер царь Персии, на пять дней было приостановлено действие всех законов. Беды, свалившиеся на народ в период этой анархической „паузы законов“, привели к тому, что люди возжаждали воцарения нового владыки.
Разум, как я уже много раз повторял, достигает наивысшего подъема в разрешении практических проблем, в особенности тех, которые относятся к области личного счастья и достойного сосуществования. Сосуществование людей всегда ставило острые проблемы, которые каждая культура стремилась разрешать по-своему. Умение ценить жизнь, собственность и ее распределение, сексуальность, семья и воспитание детей, организация политической власти, забота о слабых, стариках или больных, отношения с чужаками и с богами — все это было, есть и скорее всего всегда будет фундаментальными проблемами. Бурная и жестокая историческая эволюция шла, выбирая по ходу дела наилучшие методы разрешения бесконечных конфликтов. Коллективный разум, преодолев многие лабиринты, именует „справедливостью“ наилучший способ выхода из спорных ситуаций.
Одно дело — покончить с проблемой и совсем другое — разрешить ее. Ссора из-за луга для выпаса заканчивается, когда один из ее участников берет ружье и убивает соперника. Дело окончено, но проблема не разрешена. Знаменитое „баба с воза — кобыле легче“, пожалуй, не сгодится даже для кобылы. Важно ведь совсем другое — чтобы сил у кобылы было больше, а значит, решается эта проблема абсолютно иначе: надо лучше кормить кобылу. Проблема находит свое решение только тогда, когда в итоге не терпят ущерба ценности сосуществования. В противном случае она вернется. Израильский писатель Амос Оз[71] приводит разговор со своим соотечественником — сторонником политики с позиции силы. Основной довод этого ястреба состоит в следующем: для того чтобы достичь желанного мира, нужно уничтожить врага, даже ценой применения ядерного оружия, и любая отсрочка приведет лишь к росту страданий.
Я готов добровольно сделать грязную работу на благо народа Израиля, убивать арабов, если это необходимо, изгонять их, преследовать, сжигать, и пусть все нас будут ненавидеть… Сегодня мы могли бы уже считать это частью истории, могли бы быть нормальным народом с вегетарианскими ценностями… и со слегка преступным прошлым — как все. Как англичане, и французы, и немцы, и американцы, которые уже забыли о том, что они сделали с индейцами, как австралийцы, которые уничтожили почти всех аборигенов, — разве нет? Что плохого в том, чтобы быть цивилизованным народом, уважаемым народом с немного преступным прошлым? Это случается даже с очень хорошими семьями.
Он прав в том, что такая политика находила широкое применение на протяжении всей истории человечества. Удавалось покончить с конкретными проблемами, но не удавалось разрешить ни одной из них. Поэтому человеческая история остается летописью кровавых побоищ, эта печальная закономерность — жесточайшее поражение разума.
Триумф личностного разума — счастье. Триумф социального разума — справедливость. Оба явления состоят в почти забытом ныне родстве. Ханс Кельзен[72], один из великих юристов прошлого века, ясно описал это: „Поиск справедливости — бесконечный поиск человеческого счастья. Счастья, которое человек не может найти в одиночку и поэтому ищет его в обществе. Справедливость — социальное счастье, гарантированное общественным устройством“. Политическое счастье — непременное условие личностного счастья. Мы должны осуществлять наши самые интимные замыслы, как, например, мечту о счастье, включая их в общие планы. Только отшельники разных вероисповеданий и в разные эпохи стремились жить независимо от других и в полной самодостаточности. Они были титанами одиночества. Из всего этого выходит следующее:
Условием справедливости следует признать верный выбор рамки, которой присваивается наивысшее место в иерархии. В конце предыдущей главы ставился вопрос о том, какая именно рамка — личная или общественная — должна будет занимать эту позицию. Трения между человеком и обществом неизбежны. Человек, который приходит в город, чтобы обрести большую свободу, возвращается домой, обремененный обязанностями, долгом, что вызывает у него известное раздражение. Думаю, крупные просчеты социальный разум совершает тогда, когда не находит способов разрешить конфликт.
Крайний релятивизм загоняет нас в ловушку. Распространилось мнение, что он — симптом политической прогрессивности и что равноценность всех точек зрения — основа демократии. Но ведь это абсурд и полный идиотизм! Если все точки зрения имеют одинаковую ценность, то убеждения противников демократии ничем не хуже убеждений ее сторонников. И действительно, европейские неофашисты быстро приспособили под свои нужды постмодернистскую машину. Послушайте, что говорит Жан-Ив Галлу[73]: „Не существует универсальной логики, которая одинаково подходила бы всем людям. Каждому этническому субстрату соответствует своя логика, свое видение мира“. Культурный релятивизм, казавшийся носителем идеи свободы, приводит к нацизму.
