Танец с драконами

Она покраснела:

— Я всё помню. Что ты собираешься с ними делать?

— Отправлю на Стену, если они признают свою вину. Если будут всё отрицать, им, скорее всего, придётся встретиться с сиром Робертом. Таких людей не стоило возносить так высоко.

Cерсея опустила голову.

— Я… Я ошибалась в них.

— Вы во многих ошибались, как я посмотрю.

Он бы сказал и больше, но в комнату вошла круглолицая темноволосая послушница:

— Мой лорд, моя леди, прошу прощения за вторжение, но внизу ждёт мальчик. Великий Мейстер Пицелль просит лорда-регента о встрече, срочно.

Черные крылья, черные вести, — подумал сир Киван. Может быть пал Штормовой Предел? Или это известия от Болтона с севера?

— Вдруг это новости о Джейме, — произнесла королева.

Был лишь один способ это проверить. Сир Киван поднялся:

— Прошу меня извинить.

Перед тем, как выйти из комнаты, он опустился на одно колено и приложился к руке племянницы. Если её безмолвный великан подведёт, этот поцелуй будет последним в её жизни.

Послание Пицелля принёс мальчонка лет восьми-девяти, укутанный в мех с головы до пят и похожий на медвежонка.

Трант заставил его ждать на мосту у ворот Тисков Мейегора.

— Иди согрейся у огня, парень, — сказал сир Киван, вкладывая в его ручонку пятачок. — Я знаю дорогу в птичник и обойдусь без проводника.

Снегопад наконец-то прекратился. Сквозь прорехи в облаках проглядывала полная луна, пухлая и белая, словно только что слепленный снежок. Звёзды лучились холодным далёким светом. Сир Киван шёл через внутренний двор, и замок казался ему чем-то чужеродным, башни щерились ледяными клыками, а проторенные дорожки скрылись под белым одеялом. Прямо перед ним упала сосулька длиной с копьё и рассыпалась вдребезги возле него. И это осень в Королевской Гавани, с грустью подумал он, что же сейчас творится на Стене?

Дверь открыла девочка-служанка, тощее существо в просторном одеянии с меховой подкладкой, которое было ей велико. Сир Киван потопал ногами, чтобы сбить снег с сапог, снял плащ и бросил его девочке.

— Великий Мейстер меня ожидает, — сообщил он.

Девочка кивнула, внушительно и безмолвно, и указала на лестницу.

Личные покои Пицелля были под птичником, анфилада просторных комнат, заставленных стеллажами с целебными травами, мазями, настойками, загромождённых полками с книгами и свитками. Сир Киван всегда находил эти комнаты слишком душными. Но не сегодня. Холод в покоях Пицелля был осязаем. Чёрный пепел и догорающие головёшки — всё, что было в камине. Горело несколько свечей, и кое-где трепетали пятна неяркого света от их дрожащего пламени.

Остальное было окутано тьмой… только в проёме распахнутого настежь окна ветерок неспешно кружил россыпь ледяных кристаллов, переливавшихся в лунном свете. По подоконнику бродил туда-сюда гигантский взъерошенный ворон со светлым оперением. Самый большой, которого когда-либо доводилось видеть Кивану Ланнистеру. Больше охотничьих соколов Утёса Кастерли, больше самой огромной совы. Вокруг птицы вился снег, луна серебрила её перья.

Он не серебристый. Он белый. Это белая птица.

Белые вороны Цитадели не переносили послания, как их тёмные собратья. Они вылетали из Старого Города, неся лишь одну весть, — о смене времён года.

— Зима, — произнёс сир Киван. Это слово растаяло в воздухе белым облачком. Он повернулся спиной к окну.

Потом что-то резко ударило его в грудь, промеж рёбер, сокрушительно, будто кулак великана. Оно выбило из него дух, и, пошатываясь, он сделал несколько неуверенных шагов назад. Белый ворон взмыл в воздух, и его белые крылья с хлопаньем смыкались над головой при каждом взмахе. Сир Киван привалился к подоконнику. Что это… Кто это… Арбалетный болт вошёл в грудь почти по самое оперение. Нет. Нет, так же умер брат. Вокруг древка появилась кровь. «Пицелль», — невнятно проговорил он, недоумевающий, сбитый с толку. «Помогите мне… Я…»

Потом он увидел. Великий Мейстер Пицелль сидел за столом, его голова покоилась на огромном фолианте в кожаном переплёте. Спит, подумал Киван… но, моргнув, заметил, что рябая голова старика была разворочена, из огромной багровой раны натекла лужа крови и залила страницы книги. В пламени настольной свечи было видно, что стол усеян осколками кости и кусочками мозга, которые возвышались островками в озере расплавленного воска.

А ведь он просил охрану, подумал сир Киван. Надо было послать к нему стражников. Неужели Серсея права, от начала и до конца? Неужели это работа его племянника?

— Тирион, — позвал он. — Где…

— Он далеко отсюда, — ответил голос, смутно знакомый.

Он стоял в тени книжного шкафа, пухлый, с бледным лицом, с круглыми плечами, в мягких напудренных руках он сжимал арбалет. На его ногах были тесные шёлковые туфли.

— Варис?

Евнух опустил арбалет.

— Сир Киван. Простите меня, если можете. Я не враг вам. Я сделал это не из злого умысла. Так нужно для королевства. Для детей.

У меня есть дети. У меня есть жена. О, Дорна… По телу прокатилась волна боли. Он закрыл глаза, вновь открыл их.

— Здесь… здесь, в замке сотни воинов Ланнистеров.

— Но, по счастливой случайности, в этой комнате нет ни одного. Мне больно делать то, что я делаю, мой лорд. Вы не заслуживаете такой смерти, в одиночестве, в холодную, тёмную ночь. Вас много таких, добрых людей на службе дурных идей… но вы угрожали разрушить всё то хорошее, что сделала королева. Вы хотели примирить Хайгарден и Утёс Кастерли, обеспечить вашему маленькому королю поддержку церкви, объединить Семь Королевств под властью Томмена. Так что…

Налетел порыв ветра, и сира Кивана бросило в дрожь.

— Вы мёрзнете, мой лорд? — спросил Варис. — Прошу прощения. Умирая, Великий Мейстер обделался, вонь была настолько мерзкой, что я боялся умереть от удушья.

Сир Киван попытался встать, но силы покинули его. Он не чувствовал ног.

— Я решил, что арбалет подойдет. У вас было много общего с лордом Тайвином, почему бы не взять то же оружие? Ваша племянница решит, что ваше убийство организовали Тиреллы, возможно при содействии Беса. Тиреллы будут подозревать ее. Кто-нибудь еще найдет повод обвинить дорнийцев. Сомнения, разобщенность и недоверие уничтожат опору под ногами вашего мальчишки-короля, в то время как Эйегон поднимет свой стяг над Штормовым Пределом, и все лорды присягнут ему на верность.

— Эйегон? — Киван не понимал, о чём идёт речь. Потом вспомнил. Младенец в свитке из алого плаща, а на плаще его кровь и мозги. — Мёртв. Он мёртв.

— Нет. — Голос евнуха обрёл глубину. — Он здесь. Эйегона начали готовить к царствованию прежде, чем он научился ходить. Он обучен обращению с оружием, как подобает рыцарю, но это далеко не всё, чему его учили. Он умеет читать и писать, он говорит на нескольких языках, ему преподают историю, право, литературу. Септа поведала ему о таинствах Святой Веры, как только он стал достаточно взрослым, чтобы понимать их. Он жил среди рыбаков, он занимался тяжёлым трудом, он плавал по рекам, и чинил сети, и научился сам стирать свою одежду, если больше некому. Он умеет ловить рыбу, готовить и перевязывать раны, он знает, что такое голод, что такое, когда тебя преследуют, когда тебе страшно. Томмена учат, что быть королём — его право. Эйегон знает, что быть королём — его долг, что король должен ставить свой народ превыше всего, жить ради него и царствовать во благо его.

Киван Ланнистер попытался выкрикнуть что-то… позвать стражу, жену, брата… но слова застряли в