словечками оперирую, удивил? В одном не очень замечательном месте, где я пребывал несколько лет, мне разрешали читать литературу, и не только об этом, так что не удивляйся моим познаниям. За эти годы я перечитал столько, сколько ты не прочел за всю свою жизнь… Так вот, попытки простого ментального контакта с тобой у меня не выходили. Помнишь нашу первую встречу в скверике, а затем еще и ночь в поезде? Правда, во втором случае я пользовался...
— А мне очень, очень хотелось покопаться в твоих мозгах, понять, почему ты такой же, как я, и не такой, как все, — развел руки в стороны Зиновий. — Один я представляю большую силу, но вдвоем мы завладели бы всем миром. Однако ни мне, ни тем более тебе этого не достичь. Я вынужден скрываться от спецслужб, вся моя жизнь — это прятки, которая может закончиться точным выстрелом снайпера. А ты слишком хорошо воспитан, чтобы использовать свой дар себе на пользу. С другой стороны, возможности моего дара гораздо выше, я могу управлять людьми, подчинять их своей воле, а ты — только читать воспоминания покойников.
— Я тебя понял, — сказал Алексей. — Но ты не объяснил, за что отдал жизнь мой товарищ.
— Такая уж у него судьба, — совершенно искренне вздохнул Хорьков, однако уже спустя мгновение на его губах появилась злорадная ухмылка. — Я рассчитывал честно купить картину при посредничестве этого человека, с деньгами у меня проблем нет. Но он плохо справился со своей работой, не смог заставить тебя дописать ее. А я устал ждать, и решил твоего продавца наказать. Впрочем, даже если бы мне и не удалось через картину узнать твой внутренний мир, я бы повесил ее на стену, смотрел бы на нее и думал о том, какие еще муки выдумать для тебя?
Зиновий неожиданно выключил фонарик, и они моментально оказались в полной темноте. Лишь только где-то сзади светлел дверной проем, но этого света было недостаточно, чтобы Клёст мог разглядеть своего недруга.
— Я привез его сюда вчера вечером, перед тем, как отправиться к следователю… Леонченко, кажется, если не ошибаюсь, — раздался из темноты голос. — Твой Егоров визжал, как свинья, так что пришлось накачать его тем же препаратом, что и того бизнесмена, которому я отрезал гениталии. Правда, когда я заколачивал гвозди, у твоего друга опорожнился кишечник, и он едва не испортил мне туфли (так вот откуда этот запах). Но я на него в обиде — все же такое важное событие в жизни человека случается не каждый день. Потом я стал рисовать на его коже ножом. Мне кажется, во мне пропадает художник. Хочешь оценить мое мастерство? Подходи ближе, а я посвечу.
Снова вспыхнул фонарик, освещая ужасную картину. Теперь, приглядевшись, Клёст сумел получше рассмотреть то, о чем говорил Хорьков. Грудь Егорова представляла собой кошмарное полотно, на котором можно было разглядеть силуэт храма с тремя куполами, и витающих над ним двух карикатурных ангелов. Алексей непроизвольно вздрогнул, вспомнив свое «Лето», где был похожий сюжет, только вместо храма на его картине изображено дерево.
На лицо Клеста свет не падал, но Зиновий, наверное, уловил исходившие от него флюиды ненависти.
— Давай-ка, братец, выйдем отсюда, а то, я гляжу, на тебя не лучшим образом действует вид твоего товарища.
Алексей молча развернулся, двинувшись к дверному проему. Преодолевая эти несколько метров, он ожидал чего угодно, вплоть до коварного удара ножом промеж лопаток, а может, и выстрела в затылок. Кто знает, что у этого ублюдка в кармане плаща…
Однако если Хорьков и собирался расправиться с братом, то явно не сейчас. Он с беспечным видом уселся на низкий подоконник, закинул ногу на ногу, обхватив ладонями колено и, довольно прищурившись, поглядел на Клеста:
— Видишь, какой я подонок? Сам понимаешь — убить человека для меня все равно, что муху прихлопнуть. А мог получиться нормальный член общества, не подбрось меня любимая мамочка в Дом малютки. Бог с ними, с уродами, которые ее изнасиловали, я бы даже это простил, если бы она признала меня своим сыном. Но она отреклась от меня! Ты не знаешь, что мне довелось испытать в детдоме, через какие унижения пришлось пройти…
— Почему же, знаю. Я ездил в Слободск, разговаривал с директором детского дома. Может быть, она была не в курсе всего, однако и услышанного оказалось достаточно, чтобы понять, как несладко тебе пришлось… Ладно, ты разобрался со своим обидчиком. Однако кто дал тебе право лишать жизни ни в чем не повинных людей?! — сдерживаясь из последних сил, чтобы не сорваться на крик, сказал Алексей. — В чем провинились дети тех, кто насиловал твою… нашу мать? Или ты таким образом компенсируешь свою полную несостоятельность как члена общества? А может быть, ты и вовсе импотент? История криминалистики подтверждает, что маньяками обычно становятся те, кто не может добиться успеха у женщин…
Зиновий смачно сплюнул на пол, и скривил тонкие, змеиные губы в ухмылке:
— Если ты хотел вывести меня из себя — то ты просчитался. Я не собираюсь вдаваться в подробности своих половых функций, и не собираюсь рассказывать, сколько на самом деле было у меня женщин. Причем таких, что не чета твой первой жене или этой… Оксане.
— Еще вопрос… Зачем нужно было так изгаляться над Рогозиным, его братом, зачем нужно было отрезать голову Дроздову? Или тоже тяга к искусству, как в случае с Егоровым?
Зиновий усмехнулся:
— Если ты думаешь, что я сейчас начну разглагольствовать, и ты таким образом сможешь потянуть время, то здесь ты просчитался. Время работает не на тебя, мой милый родственничек. С каждой минутой у Оксаны и ее отпрыска остается все меньше времени. Так что я предлагаю тебе выбор: он или она.
— Что?!
— Выбирай, он или она. Сейчас они находятся в разных местах, и в ближайшие два часа их жизни ничего не угрожает. Однако, если не принять меры, то через эти самые два часа с хвостиком твоя любовница сгорит, а ее больной сынок захлебнется… Нет, лично против них я ничего не имею, — махнул рукой Зиновий, заметив, как непроизвольно сжались кулаки Алексея. — Однако я дал себе слово, что сделаю все возможное, чтобы превратить твою жизнь в ад…
— Ублюдок!
— Тоже мне, открытие! Может быть, в глубоком детстве я и пытался воспитать в себе лучшие человеческие качества. Я читал книги, и представлял себя на месте благородных героев. Капитан Немо, граф Монте-Кристо, Д' Артаньян… Однако со временем я понял, что реальная жизнь весьма далека от надуманных сюжетов и лубочных персонажей. Я пытался найти ответ в Библии, но и там меня ждало разочарование. Хотя, вероятно, что если бы я с самого детства воспитывался в церковном приюте, то вырос бы эдаким хромоногим добрячком, иисусиком, проповедующим любовь. Ударьте меня по левой щеке, а я подставлю правую!
— Однако жизнь не оставила мне выбора, — продолжал Зиновий, немного успокоившись. — Она меня била, и я понял, что выжить в наше время имеет шансы только человек, не знающий жалости. И стал воспитывать в себе жестокость… Впрочем, не думаю, что тебе будет интересно узнать, как я это делал. Наверное, тебя больше интересует, как спасти Оксану. Или Митю? Ты пришел к выводу, кто тебе дороже?
— Они оба мне дороги, если тебя это интересует. Я не собираюсь выбирать кого-то одного…
— Однако тебе придется сделать выбор. Именно в этом и заключается, если можно так выразиться, фишка. И учти, времени остается все меньше.
— Тварь!..
— Ой, сводный, я тебя умоляю… Давай не будем сейчас прибегать к подобного рода эпитетам! На словах ты можешь смешать меня с дерьмом, втоптать в пыль, скормить свиньям… — но это ничего не изменит. Я же только что исповедовался перед тобой, раскрыл, как говорится, душу… Хотя, что это я, ты же уверен, что души у меня нет. Но я до сих пор ношу крестик, который надела на меня наша мать перед тем, как отречься от собственного ребенка. И знаешь, этот символ христианства, к которому с некоторых пор я в общем-то отношусь равнодушно, он дороже мне всех людских жизней, которые я отобрал. Наверное, в этом есть какая-то детская непосредственность, алогизм, что ли, но, тем не менее, я несу свой крест по жизни, и он очень, очень тяжелый.
Алексей запустил руку в карман и вытащил оттуда крестик.
