опровергает онтологического смысла страха. Но оно не поднимает его на психологический уровень и не определяет им конкретные переживания человека, как это сделала экзистенциальная философия. И совершенно последовательно. У христианства есть средство для преодоления страха, а именно — обетование Господа. Между тем неверующий человек такой основы не имеет. Поэтому как только он глубже задумывается перед лицом своего бытия, он тут же сталкивается с угрозой небытия, ибо осознает себя преходящим, постоянно умаляющимся, не держащим свое существование и вместе не знающим никакой основы, на которой он мог бы держаться и удержаться. Угроза небытия предстает перед ним во всем своем ужасе. Вместе с тем в нем проявляется чувство страха. Для неверующего онтологическая возможность исчезнуть становится психологически реальной, ибо кто же нас будет держать, если мы сами собой не держимся, а Бога нет? Психологическое переживание страха в душе неверующего занимает особое место. Оно завладевает всем существом такого человека и пропитывает его глубоким пессимизмом. Как христианин не есть и не может быть пессимистом, так более глубоко мыслящий неверующий есть и должен быть пессимистом. Человек в свете неверия представляется некой случайностью, блеснувшей на миг на своде бытия и вновь исчезнувший в его мраке. Поэтому все те исторические периоды, в которые ослабевала вера, наполнены страхом, пессимизмом и нигилизмом. Современная экзистенциальная философия тоже родилась из неверия (M. Hеidegger). Поэтому страх в ней и занимает такое значительное место не только в онтологическом своем смысле, но и в психологической своей настроенности. Но именно здесь и заключаетсязначимость страха для концепции человеческого существования. Всесторонний анализ страха показывает, что человек сам себя не держит (иначе он не боялся бы), что его экзистенция открыта другой Силе, которая в состоянии нас держать; что все наше бытие направлено к этой Силе; что само наше существование есть онтологическая молитва к Богу, даже если наши уста и богохульствуют. В «Драме Иова» автор как раз и пытается раскрыть эту, скажем, светлую сторону страха: страх возникает из угрозы небытия, но он пробуждает надежду и доверие к Богу.
Акцентировка высказанных выше мыслей указывает на то, что «Драма Иова» будет читаться с трудом, несмотря на то, что ее автор старался писать, насколько это возможно, доступно, поступаясь кое- где даже философской точностью и почти всюду избегая чисто логических определений. Однако автор чувствует, что во многих местах читателю придется напрячь ум. Ведь человеческое существование есть совокупность. В действительности оно всегда все вместе. Поэтому, когда своей мыслью мы его раздробляем, оно затемняется, становится во многом непостижимым и даже странным. И только сведенное опять в единое целое оно раскрывает смысл отдельных своих частей. Поэтому автор и хочет попросить читателя набраться терпения и не выносить своего суждения, не дочитав ее до конца. Если вначале что-то и покажется странным или противоречивым, пусть все же читатель повременит с суждением до последних строк. И, возможно, тогда в свете целого рассеются странности и исчезнут противоречия.
И еще – поначалу эта работа покажется чисто теоретической: кому принесет пользу анализ человеческого существования — скажет не один — даже если бы в этом существовании мы и нашли бы Бога? Однао кто следит за той борьбой, которая сегодня происходит в мире, может заметить, что в своей сущности эта борьба носит не политический или экономический, но идейный характер. Это борьба за человека, за его определение по отношению к Богу. Пытаясь в этом своем произведении раскрыть Бога в человеке, автор как раз и хочет помочь человеку (и не одному) сделать выбор. Он хочет внушить весьма практическую и актуальную мысль, что мы по самой своей структуре предопределены Богу и что волевое наше решение есть либо признание этого онтологического предназначения, либо его отклонение. Выбрав Бога, мы утверждаем себя такими, какими и являемся в глубинной своей природе. Отвергая Бога, мы опровергаем свою действительность и тем самым разрушаем себя. Поэтому борьба за Бога не есть борьба за нечто чуждое нам, но в конечном смысле это борьба за самих себя. Суд это и наивысший гуманизм. «Драма Иова» является притязанием внести свою лепту в ту решающую борьбу, к которой мы все приближаемся и в которой разрешится судьба каждого из нас.
По задуманному раньше плану «Драма Иова» должна была стать вторым томом цикла «Cor inquietum»[4]. Однако годовщина смерти Вл. Соловьева (он умер в 1900 году) вдохновила автора заняться исследованием «Повести об антихристе» этого великого философа и поэта, которая по своей проблематике близка к легенде Достоевского «Великий инквизитор». Таким образом, по новому плану вторым томом названного цикла стала новая работа, названная автором «Тайна беззакония» («Mysterium iniquitatis»), а «Драма Иова» составила третий том цикла, несмотря на то, что «Тайна беззакония» появится несколько позже.
В данной работе использован новый немецкий перевод Книги Иова, сделанный с древнееврейского оригинала: Das Buch Job, obersetzt und erkl¬rt von P. Paul Szcygiel, M. S. C., Bonn, 1931.
Издателем данного тома цикла «Cor inguietum», как и всех других, является ксендз Пр. М. Юрас[5] (Lawrence, Mass.). Таким образом, именно ему принадлежит благодарность и читателей, и автора, ибо только благодаря великим жертвам великих сердец мы можем сохранить живой литовскую мысль.
Автор.
Freiburg i Breisgau,
Праздник Непорочного Зачатия Девы Марии, 1950 г.
ВВЕДЕНИЕ. КНИГА ИОВА
История Иова очень проста. В Аравии «в земле Уц» жил богобоязненный человек по имени Иов. У него была очень большая семья и еще большее богатство: семь сыновей и три дочери, семь тысяч овец, пятьсот пар волов, три тысячи верблюдов, пятьсот ослиц, а также весьма много прислуги и пастухов. Жил он счастливо, молясь и принося жертвы за сыновей своих, давая людям советы, исполняя роль судьи, опекая вдов и несчастных. Он стал знаменитым, «знаменитее всех сынов Востока», благодаря своему богатству и своему праведному сердцу.
Но вот однажды пришел сатана, предстал перед Господом и усомнился в религиозной искренности Иова. Сатана подозревал Иова в том, что тот будто бы богобоязненен только потому, что его благословил Господь и помог ему создать хорошую жизнь. Но если только Бог коснется «всего, что у него» есть, Иов начнет богохульствовать у Него на глазах. Бог, разумеется, не поверил словам сатаны, однако согласился испытать Иова. Он отдал богатство Иова в руки сатаны, и тот уничтожил его за несколько часов. Савеяне захватили волов и ослиц; огонь небесный сжег овец и пастухов; халдеи угнали верблюдов; буря разрушила дома, в которых пировали сыны и дочери Иова, и всех их уничтожила. Иов остался наг, он остался таким, каким вышел из чрева матери. Но Иов не богохульствовал. Он лишь сказал: «Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!» (I, 21).
Однако сатана не уступил. Он снова предстал пред Богом, снова высказал те же самые сомнения и добился согласия Бога уничтожить на этот раз плоть Иова. Получив разрешение Господа, сатана поразил отвратительной проказой подошвы ног Иова до самого темени. Вся кожа Иова превратилась в гноящуюся язву. Язвы так сильно гноились, что Иов, взяв черепицу, скоблил ею себя. Не считая возможным оставаться среди людей, Иов поселился на куче отбросов, вне своего селения.
Трое друзей Иова, узнав о постигших его несчастьях, пришли, дабы утешить его, и, посыпав головы пеплом, целую неделю сидели около несчастного, не произнося ни слова. После этого долгого молчания
