себе может это позволить. Когда эмир верующих получит таковое донесение, что он сделает, как ты думаешь, о Марваз?
Каид мрачно поскреб бритую макушку под куфией:
- Воистину, это запутанное дело, да поможет нам Всевышний... Не везет вам, сейид, совсем не везет: то в Таифе оклеветали, теперь вот из Медины вранье шлют... Тогда-то вы сбежали, а я донесение написал, а сейчас... что ж нам делать-то?..
Нерегиль только дернул плечом и отвернулся. В густеющих сумерках его лицо странно светилось, и видно было, как горько кривится рот.
- Эмир верующих, - ответил на свой вопрос начальник ятрибской тайной стражи, - прикажет взять тебя в железо, о нерегиль, на ближайшей почтовой станции. А потом запереть в подвале. И случится это уже в следующем городе - государственная почта ходит быстро, очень быстро, Тарик.
- Мой повелитель обещал лично отхлестать меня плетью, - криво улыбнулся Тарик. - Неужели он лишит своего ничтожного раба такой милости?
- Он может, - тихо сказал Абу аль-Хайр.
- Ты приехал предупредить меня об опасности, о ибн Сакиб? - холодно поинтересовался Тарик. - Увы, ты ничего не можешь поделать. Фирман повелителя приказывает мне спешить к месту его пребывания - даже за эту остановку в Хире мне придется держать ответ.
- Я прислал вам голубя с просьбой дождаться важного человека. Ты не медлил и не мешкал - ты исполнял просьбу ашшарита, просившего о защите, о нерегиль. Ну что ж, этот человек - я. Вы меня дождались. Благословение Всевышнему, со мной согласились поехать почтеннейший Абд-ар-Рафи и отряд из шести воинов-гази, горящих желанием отправиться на священную войну. Ты их знаешь, о Тарик. Все они стояли со мной плечом к плечу в воротах альхиба. У нас восемь свидетелей истинных событий штурма Медины.
- Я тронут, - зло скривился нерегиль. - Экое вас одолело трогательное радение об истине и не менее искреннее правдоискательство.
- Зря ядом давишься, - резко ответил мулла. - Мы здесь не из-за тебя, о существо из Сумерек. Скажи ему, о ибн Сакиб.
- Почтеннейший шейх прав, - отозвался Абу аль-Хайр. - Если бы злоба, которой разумное существо обычно отвечает на благодеяние, так не застила тебе взор, ты бы сообразил сам, о нерегиль. Приписать себе все заслуги - это одно. Полководцы и наместники от века делали это. А вот оклеветать нерегиля халифа Аммара в преддверии большого похода - совсем другое. Как ты думаешь, кому выгодно, чтобы во время боев в аль-Ахсе ты сидел на цепи в зиндане?
- Иногда глупость очень похожа на предательство. Но это всего лишь глупость, о Абу аль-Хайр, - устало сказал нерегиль и отвернулся.
- Начальник тайной стражи Басры, к которому джаммазат сейчас несут письмо, отнюдь не глуп, о Тарик. Отнюдь не глуп. Равно как и почтеннейший купец Новуфель ибн Барзах. Тем не менее, ибн Барзах велел приказчикам своего торгового дома в Басре передать в дом начальника барида много золота. Очень много. И четырех обученных мединских певиц. Мединская певица может стоить до трех тысяч динаров. Зачем?
- И зачем? - прищурился нерегиль.
- Мои... люди в окружении халифа пишут, что из Басры шлют донесения, где сказано: карматы не укрепляют побережье.
- У тебя такие же сведения, - спокойно сказал Тарик.
- А еще халифу докладывают, что хребет аль-Маджар не охраняется и не укреплен. Только в долинах за ним стоят два джунда.
- Странные какие-то карматы, - задумчиво потрогал нос нерегиль. - Горная цепь - природная линия обороны. Ее только безумец оставит незащищенной.
- Вот и я о чем. А мои агенты в торговых басрийских домах докладывали мне, что когда они вели караваны рабов через перевалы хребта аль-Маджар, они останавливались в поселениях у подножия довольно серьезных замков.
- Вот это больше похоже на правду, - все так же задумчиво проговорил нерегиль.
- А донесения начальника барида в Басре - на предательскую ложь. За которую очень хорошо платит мединский купец, не первый год ведущий дела с карматами. Поэтому я здесь, о нерегиль. И - клянусь Всевышним! - помешаю предателям и выручу тебя из беды.
Тарик вопросительно поднял бровь: мол, что же ты сделаешь?
Абу аль-Хайр усмехнулся - тоже без слов, но красноречиво. Увидишь, Тарик. Скоро увидишь.
И тут в разговор неожиданно вступил джинн. До того он просто поворачивал усатую морду от одного собеседника к другому, следя за словами, как за мечущимся мотыльком.
- Подождите, - поднял уши черный кот. - Подождите. Ты хочешь сказать, о Абу аль-Хайр, что мединский купец, басрийский говнюк и какая-то еще не установленная по именам шелупонь вступила в сговор с карматами, прекрасно зная, кому те служат? Что эти недоделанные плуты решили, что могут заключить союз со злым духом? А потом получить прибыль от сделки с адом?
- Да, о дитя огня, - тихо и горько ответил за всех мулла. - Именно так они и думают.
- Человеческая глупость неизлечима, - строго заметил джинн в облике кота.
И все участники странного чаепития горестно покивали.
С каналов долетали крики лодочников и скрежет норий - водяные колеса неустанно черпали воду для уходящих в сады желобов. Их останавливали только с приливом - наступающее тихой сапой море превращало воду каналов в соленое месиво коричнево-зеленых водорослей.
От галдежа, мерного скрипа уключин и топота тянущих канаты работников Абу аль-Хайр до смерти устал уже на второй день пути. Теперь он хорошо понимал ибн Фурата, который с пренебрежением отзывался о путешествии по реке на лодке-хадиди. Свинцово-серая Нарджис медленно катила их к морю, спутники Абу аль-Хайра дремали под навесом над палубой, а сам он мучился непривычными скукой и бездействием.
Женщин и самое ценное из груза он отправил, конечно, по суше. Да Арва и не села бы на хадиди - тоже начиталась ибн Фурата. Звезда Медины путешествовала с подобающей ее положению роскошью, останавливаясь в богатых усадьбах погостить.
Хозяина Арвы всегда бесило, когда та отправлялась петь в чужие дома, - поговаривали, что он ревновал и бил ее чем ни попадя. Но Новуфелю ибн Барзаху он отказать не смог - хоть и знал, чем кончится дело. Все делалось ради принца Ибрахима, конечно. Несравненная певица утешила любимца столичных жителей и, хоть и не сумела вытеснить из раненого сердца ускользнувшую лаонку, заставила на несколько дней позабыть о горе. В Медине много говорили о том, что произошло на третий день после того, как Ибрахим аль-Махди удержал при себе Арву. Он послал ее хозяину стихи:
