митрополит, живущий в Москве и вдобавок сам возглавлявший московское правительство, уже не мог больше справляться со своими обязанностями на подвластных Литве территориях. Тенденция к разделению митрополии, установленной Каллистом в 1355 году, намечалась все острее. Однако Филофей не поддался обстоятельствам. Он лишь советовал Алексию справедливее, без политической страстности относиться к противникам Москвы и добился в этом смысле известных результатов. Война с Литвой утихла, тверской вопрос был решен. Но, поскольку Алексий был почти восьмидесятилетним старцем, ключевой в видах ближайшего будущего стала проблема подыскания ему преемника, и Филофей решил взяться за дело таким образом, чтобы исключить самую возможность разделения митрополии. Мастер дипломатической игры, он постарался добиться, чтобы этим кандидатом стал болгарский монах Киприан, посол Филофея в 1372–1373 гг., близко связанный с монашеством северной Руси. Его фигура ярко выделяется на фоне церковной, культурной и политической жизни. Византийско–русские связи, отношения с католическим западом, историографическая, агиографическая и литургическая практика эпохи отмечены его личностью и идеями, которые, подобно идеям Филофея и Иоанна Кантакузина, основывались на принципе единства «византийского православного содружества» и будущей Руси — от Карпат до Волги — как неделимого целого. Главными препятствиями, стоявшими на пути осуществления этой программы, были, с одной стороны, соперничество между Москвой и Литвой и, с другой, Золотая Орда, чье деспотическое правление тяготело над Русью из–за продолжавшихся междоусобиц русских князей.
Новые политические условия, естественно, требовали мира и, быть может, союза Москвы с Литвой. Очевидно, это шло вразрез с рядом застарелых предубеждений, принятых на веру в Москве. Московские правители ожидали от православной церкви всесторонней поддержки в любых своих предприятиях, как это повелось еще со времен митрополитов Петра и Феогноста и достигло кульминации в период регентства Алексия. Влиятельными кругами в Москве поощрялись и отдающее провинциальностью местничество, питаемое неприязнью к литовской династии, и традиционный сервилизм в отношениях с Ордой. Эти круги не только предпринимали решительные шаги, пытаясь организовать оппозицию Киприану, но даже исхитрились найти союзников в прогенуэзской партии Константинополя. Поставление Киприана в митрополиты оказалось последней крупной акцией патриарха Филофея в русских делах, но оно лишь обозначило начало нового кризиса…
Глава IX. Митрополит Киприан и московский сепаратизм. (1376–1381)
2 декабря 1375 года Филофей посвятил в Константинополе своего бывшего посла в России, болгарского монаха Киприана, на кафедру «митрополита Киевского, Русского и Литовского». [558] Необычными были и титул, и выбор времени: митрополит Алексий был еще жив и назывался «митрополитом Киевским и всея Руси». Те, кто по политическим или идеологическим соображениям находились в оппозиции к Филофею и Киприану, сочли поставление неканоническим. [559] Менее пристрастное изложение дела, освещающее истинные побуждения Филофея, можно найти в акте патриарха Антония (1389 г.). [560] Филофей отнюдь не стремился разделять митрополию, как это было в случае с посвящением Романа Каллистом в 1355 году. Он сознавал, что назначение второго митрополита при жизни предшественника возможно лишь в рассуждение «величайшей икономии» (????????? ??????? ??????????). [561] Патриарх был озабочен тем, что на подвластных Ольгерду землях «многочисленный народ лишен епископского смотрения, стоит на краю ужасной катастрофы и духовной гибели, ему угрожает присоединение к другой церкви». Он, впрочем, не хочет «делить Русь на две митрополии» и потому назначает Киприана митрополитом тех областей, которые «митрополит Алексий в течение многих лет оставлял без пастырского попечения». Патриархат по–прежнему придерживался той политики, что «в будущем вновь должно быть восстановлено прежнее положение дел и единое управление митрополией». Поэтому в акте избрания (декабрь 1375 года) (???????? ??????) указывалось, что «после смерти Алексия Киприан должен взять на себя управление всей Русью и стать митрополитом «всея Руси». [562]
Таким образом, Филофей оставался верен позиции, которую занял в 1370 году; русская митрополия должна оставаться единой, но митрополит Алексий, политический приверженец Москвы, не может сохранить это единство и соблюсти интересы «византийского содружества». [563] Положение было настолько острым, что дожидаться кончины Алексия, чью дружбу и преданность Филофей продолжал высоко ценить, не представлялось возможным. Хитроумный патриарх разрешил дилемму, временно прибегнув к «икономии» и воспользовавшись помощью доверенного дипломата, удачливость которого в примирении русских князей уже дала себя знать в 1373– 1375 гг. Личных связей Киприана — не только с Алексием, но и с русским монашеством, в частности, преп. Сергием, — было, казалось бы, достаточно, чтобы со временем он был принят как митрополит «всея Руси».
Нам сравнительно немного известно о биографии Киприана до его приезда в Россию. [564] Вряд ли он действительно принадлежал к болгарскому роду Цамблаков, как обычно утверждалось ранее: текст, на котором основано это утверждение, не вполне ясен. [565] Он, несомненно, был болгарином и монашествовал на Афоне, [566] а когда вошел в тесный круг сподвижников Филофея (??????? ?????????), то не порывал своих личных связей в Болгарии. [567] Дипломат, переводчик на славянский язык многих византийских текстов, проводник исихастской духовности, последовательный сторонник Константинопольского патриархата, Киприан после многих лет борьбы сумел добиться своего и занять митрополичью кафедру в Москве. Но совершилось это только в 1390 году. Не может быть сомнений, что именно эту цель он преследовал с самого момента поставления. В намерения Киприана, — как и в намерения патриарха Филофея, — никогда не входило ограничить свою деятельность Литвой; все его устремления были направлены на восстановление единой Киевской митрополии. Прибыв в Киев 9 июня 1376 года, [568] Киприан в полной мере использовал на литовских и польских землях ту политическую и церковную независимость, которую давало ему достоинство патриаршего и императорского посла. Он поставил епископа на давно пустовавшую кафедру Владимира–Волынского, вернул утраченные было имущества митрополичьей резиденции в Новогрудке и Софийского собора в Киеве. Он явно завоевал доверие Ольгерда, а впоследствии его сына Ягайло, который, возможно, был православным христианином. Что же касается старшинства русских князей, то он придерживался официальной византийской позиции. Как и Кантакузин в 1347 году, он подтвердил главенство великого князя Владимирского и Московского: «Я молюсь о нем Богу, — писал он преп. Сергию, — о его княгине и детях; я всем сердцем люблю его и желаю блага ему и его государству… Когда бы я ни служил божественной литургии, я приказывал, чтобы прежде всего многолетие возглашалось ему, а уже потом — другим». [569] Пробуя почву в Новгороде, Киприан, извещая новгородского архиепископа о своем поставлений патриархом Филофеем, уважительно отнесся к выражавшейся новгородцами верности Москве. [570] Кроме того, в послании преп. Сергию Киприан писал, что просит Ольгерда за промосковских пленников (в частности, кашинцев).
Но эти знаки лояльности не смогли примирить Москву с фактом назначения Киприана киевским митрополитом. Боярская партия, которая оказывала в это время решающее влияние на великого князя, [571] считала, что, после падения Твери в 1375 году, угрожавший Москве союз Ольгерд–Тверь–Орда распался и что теперь московские интересы требуют возвращения к старой политике подчинения татарам и дружбы с их союзниками — генуэзскими купцами. Эту партию мало заботило более широкое единство «земли Русской», в которую входил весь юго– запад бывшей Киевской Руси. Ее поглощали скорее сиюминутные местные интересы, и митрополию она хотела сделать орудием их удовлетворения в рамках Монгольской империи. Эта партия не видела нужды в союзе с Литвой и в стремлении освободиться от татарского ига, потому что этот союз лишил бы Москву
