Льва»![326]). Однако епископы Иллирика и Палестины резко возражали против тех мест текста, которые считали несовместимыми с учением святого Кирилла Александрийского. Понадобилось несколько дней работы в комиссии под председательством Анатолия Константинопольского, чтобы убедить их в том, что Лев не противоречит Кириллу. Этот эпизод ясно показывает, что не Лев, а Кирилл почитался в Халкидоне высшим критерием православной христологии. Взгляды Льва подозревались в несторианстве еще и на пятом заседании, когда те же иллирийцы, отвергая всех, отступавших от Кирилловой терминологии, кричали: «Противники— несториане! Пусть едут в Рим!»[327] Окончательная формулировка, одобренная собором, ни в коем случае не была простым принятием текста Льва. Это был компромисс, принять который удалось убедить Отцов, когда они убедились, что папа Лев и Кирилл исповедуют одну и ту же истину, употребляя разные выражения.
Еще более симптоматично принятие Собором знаменитого 28–го правила, значение которого в истории восточных церковных структур будет рассмотрено ниже[328]. Текст этот содержит два основных пункта. Первый отражает желание правительства императора Маркиана и его жены Пульхерии сочетать Рим и Константинополь как два «имперских» центра Церкви, направленные против претензий Александрии: текст подтверждает постановление 381г. о предоставлении церковному «Новому Риму» второго места после «ветхого Рима». Затем он идет дальше Собора 381 г., явно определяя первенство двух Римов в чисто эмпирических и политических терминах; оно выражается «присутствием императора и сената». Второй пункт состоит из формального установления в Константинополе «патриархии» (до тех пор это—только почетное положение) и предоставления ей права рукополагать митрополитов в трех имперских диоцезах: Фракии, Понте и Азии. Второй пункт имел чисто практическое и административное значение, но первый заключал формальное отрицание самой основы экклезиологии папы Льва: первенство Рима—не божественное учреждение или «кафедра Петра», а учреждение политическое и установлено «Отцами».
Реакция папских легатов на принятие этого текста, так же как и письма, написанные на эту тему папой после собора, хорошо иллюстрируют «янусов» характер римского отношения к вопросу первенства. Единственной причиной, которой легаты и папы оправдывали свои возражения, высказанные с большим напором, было то, что 28–е правило, устанавливая Константинопольский «патриархат» и предоставляя ему второе место после «ветхого Рима», нарушает букву 6–го правила Никейского собора, где упоминаются только три «первенства»: Рим, Александрия и Антиохия. В своем протесте легаты сослались на папские инструкции («Вы не должны допускать никаких добавлений к решению Никейских Отцов»), а после Собора папа сам писал императору Маркиану: «Нельзя отступать от привилегий церквей, установленных канонами святых отцов и предписанных указами собора в Никее». В своем письме императрице Пульхерии он более резок: «Те постановления епископов, которые противны правилам святых канонов, установленных в Никее, властью блаженного апостола Петра… мы аннулируем и отменяем»
Ясно, что папа вполне сознавал несовместимость текста 28–го правила и его собственного понимания места Рима во вселенской Церкви; но он также знал, что его требования просто не будут поняты в Константинополе, если он выразит их так, как делал это обычно, обращаясь к западным епископам. Это объясняет его сравнительно умеренную позицию и то, что он лишь ссылается на Никею. Поступая так, он стоял на той же почве, что и Восток, прибегая к древнему пониманию согласия епископов: для того чтобы права церквей были подлинны, они должны определяться соборными постановлениями. При этом, разумеется, его собственное понимание «апостольских первенств» оставалось неприкосновенным. Как мы уже видели, 6–е никейское правило толковалось в Риме—вне связи с реальностью—как признание первенства Рима, Александрии и Антиохии—трех «кафедр Петра»[330] .
Личное, почти мистическое убеждение папы Льва, что он как римский епископ и наследник Петра ответствен за вероучительное и дисциплинарное благополучие вселенской Церкви, вне всякого сомнения, никогда его не покидало. Но очевиден и тот факт, что эти претензии Рима не вполне понималась другими и по сути были неприемлемы в исторических условиях Vв. Святой Лев приспосабливался к этим обстоятельствам как мог, не теряя ни своего личного достоинства, ни своего подлинного попечения о православии и единстве Церкви, столь характерного для замечательной личности этого епископа.
С перенесением постоянной резиденции императора в Равенну римский епископ стал, бесспорно, главной фигурой в древней столице. В 476г., когда Империя совершенно распалась, положение его не претерпело существенного изменения. Готские завоеватели, фактически управлявшие Италией, были не только веротерпимы по отношению к кафолической Церкви, но и заинтересованы в использовании ее в качестве дипломатического моста с Константинопольской империей.
Проживая в Латеранском дворце, вблизи от «золотой базилики»
Избрание нового папы по традиции происходило по той же процедуре, что и избрание всякого нового епископа—с участием духовенства и выбранных городом мирян. Епископская хиротония тогда совершалась соседними епископами
Чтобы вполне понять римский кризис 498 г., с которого начался Лаврентиевский раскол, нужно сказать о восточных церковных делах, которые будут рассмотрены в следующей главе.
Единственным и главным вопросом, который занимал непосредственных преемников святого Льва, было отношение восточных императоров к противникам Халкидонского собора и их попытки разрешить вопрос посредством компромиссов. Неспособные постичь тонкости греческой христологической терминологии и, естественно, с подозрением относившиеся к византийской имперской политике, папы сохраняли верность авторитету «Томоса» святого Льва и вместе с большинством членов латинской Церкви, знакомых с лексикой Тертуллиана, Августина и Льва, опасались малейшего отклонения от буквы халкидонского определения. Тем временем на Востоке император Зинон решил успокоить антихалкидонскую оппозицию с помощью документа, известного под названием «Энотикон» (482). Он содержал безоговорочное осуждение как Нестория, так и Евтихия и подчеркнутое подтверждение
Энергичный протест против этих двусмысленных действий римского папы Феликса III привел к