колышущимися шторами, та же девушка штопала синюю блузу, тихонько напевая, и Пико увидел, что при дневном освещении ее волосы цвета маковых лепестков.
- Скажи мне свое имя, - произнес он.
Она подняла глаза и улыбнулась:
- Ты проснулся...
- Красавица, скажи свое имя.
- Я Солья.
- А меня зовут Пико. Солья, можно спросить, о чем ты поешь?
- Послушай:
- О! А что это - снег?
- Снег, - она взглянула на него, потом раздвинула шторы и указала на горы. - Пико, - проговорила она. - Какое странное имя. И одежда у тебя необычная. И как можно не знать, что такое снег?
- Солья, ты не поверишь, если я расскажу, откуда явился. В этом городе вряд ли кому приглянется история моих злоключений.
- Мое занятие - выслушивать истории печальных людей. Рассказывай.
- Я нездешний. Несколько дней или недель, уже не знаю, как пришел сюда из города у моря, за дальним краем леса, где некогда был библиотекарем. Я поэт и путешественник, дитя крылатых родителей, рожденный без крыльев. Могу бросать ножи и взламывать замки. Мне доводилось петь дуэтом с минотавром и пить заваренный кроликом чай. Цель моих странствий - утренний город Паунпуам, к востоку от гор, где я надеюсь обрести крылья.
Она приложила к лицу руки, потом засмеялась:
- Я знала. Знала, что ты нездешний. Голос у тебя странный, такого мне не случалось слышать, и все же он кажется знакомым. Но как удивительно! Ты сказал, что из города за лесом... у моря? Расскажи, что такое море?
- Ты пропела мне песню. Послушай в ответ стихи, стихи с другого конца мира.
- Замечательно.
- Будь со мной мои книги, ты смогла бы прочесть больше, да только рюкзак у меня забрали.
- Твоя сумка. Я совсем забыла. Он отдал твою сумку, - она вытащила узелок из-под туалетного столика и протянула Пико. Распустив бечевку, он достал книжку стихов и протянул ей, но Солья книжку не открыла.
- Я хочу послушать тебя, - сказала она. - Пожалуйста, расскажи о городе у моря.
Тогда он стал описывать покинутый им город, корабли, качающиеся на волнах, с грузом ароматных специй с мифических островов, балконы над улицами, полуобнаженных танцовщиц, ящики с цветами в каждом окне. Рассказал о жарких вечерах, и об утреннем звоне колоколов, и о крылатых людях, на рассвете взлетающих с башен, и вдруг расплакался.
Она отложила книгу и шитье, села подле него и взяла за руку.
- Что такое?
- Я люблю крылатую девушку в городе у моря.
- Крылатую девушку. А она тебя любит?
- Любила. Когда-то. Чтобы быть с ней, я отправился в утренний город Паунпуам искать себе крылья.
Солья захлопала в ладоши.
- Как чудесно. Прямо как в сказке, вроде тех, что слышишь от бабушки. Разумеется, если она есть. Всю жизнь я слышала, что лес бесконечен, а наш город единственный в целом свете. Твои истории - они как рассказы гостя со звезд.
- Солья, мне нужно спросить. Ты вызволила меня из тюрьмы?
Пожав плечами, она кивнула.
- Почему?
- Ты пришел мне на выручку. Другие просто прошли бы мимо. И проходили.
- Как тебе удалось? Подкуп?
Снова пожала плечами, отвернулась к окну.
- Солья, спасибо тебе!
Она рывком встала.
- Проголодался?
- Еще как.
Подав халат, она предложила:
- Надень пока это. Твои вещи еще не высохли.
Тут он понял, что под простынями совсем голый. Когда она выходила, заметно было, что она хромает, но природная грация помогала превратить походку в танец, скрадывающий изъян.
Вернулась она с подносом, на котором стояли две чашки кофе, тарелка намазанных маслом жареных хлебцев и клубничный джем. Скрестив ноги, Пико устроился на матрасе, чтобы подкрепиться.
- Как, должно быть, тебе одиноко вдали от дома, - проговорила она, садясь в кресле со своей чашкой кофе.
- У меня есть воспоминания. Впрочем, ты права, в этом городе я одинок. Как одинок всю жизнь.
- Никто не одинок в этом доме. Иногда мне ужасно хочется остаться одной.
- Это дом твоих родителей?
- Они умерли.
- О, прости. Стало быть, приют?
- Нет, не приют. Это дом грустных историй, помады, духов и тайных комнат. Истории приносят с собой люди, не знающие, зачем пришли. В их головах все слезы, не выплаканные в детстве, и черепа готовы развалиться, как раскисший хлеб, стоит снять шапку. Заплатив золотом, поднимаются они по лестнице в комнату, но не знают зачем, не в силах понять, где они и чего хотят. А нужно-то им излить свою печаль, смочить простыни не семенем, а слезами. И хотят они услышать нежный шепот: «Все будет хорошо,
