в сугроб на дальнем краю, где остался лежать, дрыгая ногами и громко вопя. Следующей была Солья, за ней - Нарья, последним Пико. Крепко зажмурившись на стремительном спуске, он влетел в руки поджидавшего Зарко, разгоряченный и запыхавшийся. Потом они снова вскарабкались по склону и с еще большим задором пустились вниз на самодельных салазках, разгоняясь все быстрее по уже проложенной колее. И снова, и снова - на животе, на спине, стараясь перещеголять друг друга в необычных позах. Съезжали парами, спина к спине, держась за руки, Зарко попытался скатиться стоя, но не удержался. Наконец попробовали цепочкой все четверо, уже на льду рассыпавшись, как зерна из кувшина, и изнемогая от смеха.
Солья захватила флягу с горячим шоколадом и четыре кружки, и пока кружки наполнялись, оставляя в снегу подтаявшие круги, все расселись на подносы. Из-под накидки Зарко выудил плоскую бутылку, долив каждому рома, и они прихлебывали, разгоняя холод в костях, оставляя поцелуям стужи лицо и руки.
Пико заметил, как Солья раскраснелась, но не только от усилий и возбуждения, - в ее глазах поблескивала искорка, зажечь которую мог только Зарко. Она подливала новые порции, и они пели хором, белый пар от дыхания смешивался с паром из кружек, сладкий голосок Сольи и высокий Пико, хриплый Нарьи и немузыкальный рев Зарко умудрялись сливаться в гармонии, точно у холода было свойство соединять несоразмерные звуки.
Оставив подносы в снегу, они побрели назад через город, с метлами на плечах, как странствующие ведьмы. Пико с На-рьей следом за Сольей и Зарко. В безмолвном белом городе светилось всего несколько окон, и Пико чудилось, что и он - открытое окно, струящее на снег тепло и свет. В самой верхней точке, где их пути расходились, Солья почти шепотом спросила Зарко, не пойти ли к нему, но тот остановился и обернулся.
- Нарья, сегодня ночью ко мне пойдешь ты. Я смотрел и понял, что снег под цвет твоему облику. Я тебя нарисую.
Нарья покачала головой.
- Солья, - произнес Зарко, не отрывая глаз от Нарьи, - скажи ей.
Подойдя, Солья взяла ее руку, повернула ладонью вверх и ласково погладила.
- Нарья, ради меня, - попросила она. - Пойди с ним, пожалуйста. Я заплачу.
Нарья вздрогнула. Вырвав руку, она развернулась и зашагала прочь.
Тут же Солья бросилась перед Зарко на колени.
- Как тебе угодить? - взмолилась она. - Что мне делать, скажи? Что мне делать?
- Убирайся, - рявкнул художник, и она отшатнулась, как от пинка в лицо.
Этой ночью Пико поддерживал ее, как многие месяцы назад она его, и две фигуры, прямая и надломленная, двигались через безмолвный город. В борделе он на руках отнес ее по лестнице, раздел и уложил на засаленный матрас.
- Спи, - шепнул он. - Теперь спи, моя сладкая.
Перед рассветом его разбудил шум на нижних этажах, подобный свисту налетевшей бури или завыванию злого духа; из каждой комнаты через окна были слышны вопли, и он второпях накинул халат и выскочил разузнать, что стряслось. Девушки стояли в дверях своих комнат в слезах, их гости суетились, натягивая штаны и толпой вываливаясь в коридор.
- Что такое? Что такое? - спрашивал Пико, но никто не отвечал. Он поспешил в комнату Сольи, но там было пусто, спустился к Нарье, но дверь была заперта. Так и не поняв причины суматохи, которая тем временем улеглась, он вернулся к себе, зажег свечку и стал читать, однако взбудораженный мозг никак не давал сосредоточиться. Когда стало светать, он сварил кофе. Что же могло вызвать такой переполох? Видно, буйный клиент, рассудил он, - не заплатил либо принялся выколачивать любовь кулаками.
С наступлением утра бордель затих, девушки устроились вздремнуть - тем временем он предвкушал, как оденется и направится есть на завтрак кофе с пирожными, а пока думал, как хорошо сидеть вот так, одному, с чашкой в руке, глядя, как розовеют вершины гор и солнце смывает последние мазки ночи с небосвода. Не считая струек дыма, вьющихся там и тут над крышами, город казался безжизненным.
Внезапно, точно камешек, разбивший хрупкий воздух, из переулка под ним раздался стук. Он перегнулся с балкона взглянуть на чудака, который заявился в такую рань, да еще не сообразил позвонить.
Внизу, укороченные перспективой обзора, но вполне реальные, чтобы заставить сердце замереть, стояли маленький мальчик во фраке с барабаном через плечо и девочка в черной накидке, сжимающая блок-флейту. За ними в конце переулка ожидали цветочницы с корзинами лилий и гвоздик.
Девочка постучалась снова и отступила от двери, которая после паузы отворилась, пропуская девушку в белой сорочке с нашитыми по подолу бубенчиками, с волосами, сверкнувшими ярким огнем.
- Нет, - закричал Пико. - Солья, я иду!
Он метнулся из комнаты, но, уже выбегая на лестницу, услышал мелодию барабана и флейты.
Нарья подвернулась навстречу на площадке между этажами, оба упали, и она обвила его руками и ногами, не давая встать.
- Там же Солья! - взмолился он.
- Да, - произнесла она так спокойно, что он прекратил вырываться и лежал, тяжело дыша.
- Этим утром Солья, - продолжила она, - в другой раз буду я, а там, если пробудешь здесь дольше, и ты.
- И ничего нельзя сделать?
- Ничего.
Лежа на полу, точно вытащенная из воды рыба, он даже сквозь стены, двери и застеленные коврами коридоры этого дома мог слышать музыку барабана и флейты, уходящую все дальше через молчащий город.
Позже они поднялись к нему и с балкона, облокотившись на перила, следили за тлеющим угольком волос, медленно уплывающим от домов вверх по тропинке к темному замку, и, когда тот достиг стен уже едва заметной искоркой, Пико обернулся к Нарье. Голос его дрожал.
- Как их выбирают, тех, кто поднимается к черному дому?
- Одних выбирают, другие выбирают сами. Желающие покинуть город дают знать властям, и маленькие музыканты приходят их проводить.
- И Солья?
- Солья выбрала.
Опустившись на колени, Пико прижался лицом к холодной чугунной решетке и зарыдал. Когда он поднял голову, Нарьи рядом не было и полосатое пространство между городом и замком было расцвечено лишь черным и белым.
Ему было некому выплакаться, а слезы никогда не высыхали, так что и ночью он просыпался с мокрым лицом. Даже Нарья избегала его, пока как-то раз он не стучался к ней так долго, что она отворила и встала в дверях, перегораживая проход.
- Солья, - вымолвил он и увидел, как лицо ее перекосилось от боли. На миг она опустила голову, а когда вновь подняла, глаза были мокрыми.
- Мы не поминаем имен умерших, - сказала она.
- Но как еще общаться с ними?
- Видеть их во сне.
- Разве этого довольно?
Она пожала плечами.
- Только не для меня. Мне этого мало.
Но дверь захлопнулась, лязгнул засов, и сколько он ни молотил кулаками, больше не открылась.
Зарко впал в исступление: подвывая, он цеплял краски руками и швырял на холст, терся о полотно, так что грудь и руки покрывались фрагментами нарисованных лиц. Дважды Пико заходил в его мастерскую, где видел пьяного безумца с налившимися кровью глазами. Открыв поэту дверь, он, похоже, не узнавал посетителя и спешил вернуться к своему занятию. Первый раз Пико посидел немного и ушел, так и не проронив ни слова. На другой раз попытался заговорить, но стоило упомянуть имя Сольи, как художник всем телом протаранил полотно и стал биться об стену, свалившись без чувств, прежде чем Пико успел вмешаться.
Итак, он взял кувшин, служивший копилкой, и отправился в заведение Гойры, где и высыпал на стол
