визу долго и непременно, неизбежно засветишься. Короче, дело швах. Надо здесь его стрелять, а у него джип бронированный. А чтобы он не ездил на нем выстрели ему из «Взломщика» по мотору. Второго броневика у него ведь точно нет! — предложил Кот.
— Да он тут же в этот же день в Англию и свалит, черт лысый!
— И хер с ним! Тогда тогда у нас нет проблем! Надеюсь, нукеров своих ближайших заберет туда же, а другим на нас наплевать.
— Он в любом случае не отступится. Для него в Англию слетать, как для тебя на дачу съездить. Он и оттуда руководить будет. У него только одни наручные часы стоят полтора миллиона рублей! А нас за эти деньги можно убить раз десять, а то и больше. Надо его грохнуть. Никому другому из его шайки до нас дела нет!
Надо было бы выяснить распорядок жизни Шора. В обычной жизни люди придерживаются довольно четкого графика.
Алешин однажды рассуждал по этому поводу:
— Все люди, да, пожалуй, и животные тоже (вспомните миграцию на юг и тягу к родному гнезду), подвержены некоему довольно жесткому распорядку жизни. У человека работающего этот порядок очень четкий, да и у неработающего он есть тоже. Приведу собственный пример. На работу мне к девяти, опаздывать никак нельзя, поскольку я провожу ежедневную планерку, а живу довольно далеко. Встаю я ровно в шесть часов. Точнее, в шесть срабатывает будильник. Какое-то время я лежу с закрытыми глазами, в шесть минут седьмого сажусь на кровати, а в девять минут с усилием встаю, уже сердясь на себя, что затягиваю, но каждое утро получается всегда одно и то же. Примерно в 6.14 я выхожу из дома на пробежку. Когда пробегаю мимо автобусной остановки, там всегда стоит толстяк в очках, в плаще и в берете, и в этот самый момент подходит автобус, куда толстяк и садится, а в дальнем конце аллеи тут же появляется мужик в вязаной шапочке, идущий дурацкой спортивной ходьбой, совершенно, извините за выражение, по- блядски вихляя бедрами. В определенном месте мужик останавливается и отхаркивается. Это повторяется изо дня в день и минута в минуту, избежать я этого не могу, постепенно я начинаю его ненавидеть. Когда я возвращаюсь домой в 6.40, то слышу лай на пятом этаже: это выводят гулять Мишеля — совершенно безумного пса, который принадлежит инвалиду-колясочнику, но если идти, не тормозя, то можно попасть так, что ты поднимаешься на маленьком лифте, а инвалид с беспрестанно и оглушительно лающим Мишелем спускается вниз на грузовом. Потом я принимаю душ, бреюсь, завтракаю (обычно одним и тем же — гречневая каша и два яйца). Когда я иду на стоянку за машиной, из ряда напротив задом начинает выезжать «Ниссан-навара», а на ближайшем к дому перекрестке на старых «Жигулях» опасно разворачивается какой-то бородатый дед, явно раскольник. Причем все это повторяется постоянно изо дня в день за редким исключением. Такая предсказуемость и есть основа работы для киллеров и других злодеев. Долгое время они следят за объектом, высчитывают этот ритм, сопоставляют с ритмом других людей, перемещающихся в параллельных пространствах (например, тетка в голубой куртке, выгуливающая белую собаку, растрепанный работяга, всегда спешащий и уже и с непременным пивом в одной руке и сигаретой в другой), встраивают туда себя, выстреливают в нужный момент и уходят. Конечно, возможны и неожиданности, но они являются частью риска этой работы, за которую киллерам и платят большие деньги.
Еще Алешин как-то сказал такую вещь:
— Раньше была мафия, теперь их место заняли корпорации. Корпорации — это мощные международные империи, но и они имеют свои слабые места, — так же, как неуязвимый и бессмертный Кощей свою смертельную иголку. Вырубается центральный процессор, и вся машина внезапно перестает работать. Это справедливо даже для целых государств. Жизнь правителя, его личность, харизма — значит очень многое. Нередко бывало: умирает правитель и сразу меняется история. И еще важная вещь: слуги часто ненавидят своих хозяев. Родственники и соратники их тоже не очень-то любят. Когда такие типы умирают, никто особенно и не скорбит — слишком большое наследство остается для дележки, можно внезапно разбогатеть и, наконец, решить свои проблемы.
Появился Кот.
— Какие есть варианты? — спросил Ванечка.
— Есть информация. На Неве стоит его яхта. Сколько еще будет стоять — неизвестно. Каждый день он делает зарядку на палубе у бассейна.
Вечером поехали на набережную. Достали бинокль.
— Аккуратнее там: у него на яхте может быть лазерная сканирующая система, которая проверяет окружающую местность на наличие оптики, — забеспокоился Ванечка.
— Опять ты со своей системой! Херня! Тут кругом сплошная оптика. Куча народу с фотиками бродит по набережной — лето.
Между тем на яхте «Виктория», порт приписка Валетта, стоявшей у Английской набережной, в это самое время шла гульба: музыка, пьяные крики, визг девушек, хриплые возгласы мужиков далеко разносились над водой. Народ выходил на палубу подышать, тут же и выпивали. Кто-то, перевесившись через леер, мучительно блевал за борт. Самого Шора на палубе видно не было и было непонятно, есть ли он вообще на яхте. Два охранника в костюмах с рациями в руках дежурили у трапа. Милиционеры на набережной сидели в патрульной машине. Все было предусмотрено. Блевун у борта мучился довольно долго, отплевывался. Потом выпрямился, посмотрел безумным взором вокруг и, растопырив руки и шатаясь, как в шторм, снова направился куда-то в помещение.
Кота от омерзения передернуло:
— Правильно говорят: богатые тоже плачут! Небось, устрицами блеванул. Был бы это Шор, влепить бы ему сейчас в лобешник, свалился бы в воду, и течением унесло бы в залив. Под шумок могло бы и прокатить. Милое дело.
— У нас нет глушителя. Да и не блюет он, а если иногда и блюет, то у себя в сортире, а никак не у всех на виду.
— Говорят, у него аллергия на киви.
— Может быть.
Опять же, реально попасть можно метров с двухсот, не дальше. Лучше бы с крыши, но подходящих доступных крыш рядом не было. Если только из автобуса со штатива. Но потом отсюда уже не уйдешь. Короче, вариант с яхтой не прокатывал.
Кот еще где-то добыл информацию, что у Шора есть большая квартира в Москве на улице Большой Полянке, понятно, загородный дом на Рублевке. Точного адреса установить не удалось, да и бессмысленно. В Москве Шор жил недолго и иечасто, редкими наездами.
Еще узнали, что обычно во время пребывания в Питере, когда без яхты, он живет на своей ближней даче во Всеволожске, но там ему не хватает простора: поэтому есть еще усадьба в Чулково, скромно именуемая «Охотничий домик».
Сначала поехали на дачу, расположенную рядом со Всеволожском — в Мельничном Ручье. Территорию внимательно осмотрели в бинокль с противоположного берега ручья.
Ручей, чей уровень существенно менялся в зависимости от времени года, а весной даже разливался из берегов на прилегающие луга, промыл довольно глубокое русло и от некогда полноводной реки остались берега со склонами. Имение раскинулось прямо на таком склоне. Там располагался, закрытый со всех других сторон деревьями, настоящий дворец с башнями. У дома наблюдались двое охранников с помповыми ружьями — все как полагается. Сам участок с трех сторон был обнесен глухой трехметровой оградой. С четвертой стороны было русло ручья и сетка. Чу! Тяфкнули и собаки. Рассмотрели и их тоже. Собаки были серьезные: здоровенные, лохматые, что-то типа кавказских овчарок, причем их бегало сразу штуки три. Точной породы собак Ванечка не знал. Кот тоже в этом не разбирался.
— Хорошо придумано: кого угодно можно грохнуть и этим злобным псам скормить, — процедил Кот. — Думаешь, они будут человечинку хавать?
— Очень даже запросто! — пробормотал Ванечка, прикидывая расстояние и с сожалением отмечая, что оно слишком далекое для прицельной стрельбы. Да и система отхода не отработана — за нами, по сути, чистое поле. И сколько ждать неизвестно — обязательно наткнется кто-нибудь из местных. Ванечка загрустил, у него по позвоночнику от затылка до копчика пробежали мурашки. — Хер с ним, пусть живет! — наконец вздохнул он с сожалением.
