и себя под чьей-то опекой.
— Проклятье! Сюда идет Арабелла. Когда же наконец все оставят нас в покое! — нахмурился Норман. — Ну ничего. У нас впереди медовый месяц. Под синими небесами и качающимися кронами пальм. Только ты и я и…
— Тучи насекомых, — рассмеялась Дженни, хотя от его жаркого взгляда у нее екнуло сердце.
— Какие проблемы? Я защищу тебя от них своим телом, — пошутил он без тени улыбки.
— Норман! — возмутилась Белла, ухватившая конец их разговора. — Оставь при себе свой непристойный юмор.
— А что тут непристойного? — Он благоговейно поцеловал Дженни в лоб. — В любви такого понятия не существует. И насекомых, я думаю, мы действительно не заметим. Мы будем слишком заняты друг другом. Как сейчас, например. Да пусть хоть земля перестанет крутиться, я не обращу на это внимания.
— О, Норман! — Тронутая этими словами, открывшими его с новой стороны, Дженни легко провела ладонью по щеке мужа. — Ты романтик.
— Романтик? Норман?! — фыркнула Арабелла, разрушая поэтичность момента. — Что же такого романтичного сделал этот распутник?
Снисходительно простив Белле ее скептический тон, Дженни вызвала в памяти сцену свидания с Норманом. Они качались в лодке на волнах залива, загипнотизированные красотой теплой бархатно-черной ночи. Потом наступил неправдоподобно прекрасный рассвет, потрясший их как торжественная симфоническая музыка, прогремевшая между небом и морем. Они были переполнены ликующим звучанием, и он тогда впервые поцеловал ее.
— Он пригласил меня на ночную рыбалку, — простодушно объявила Дженни.
Брови Беллы поползли вверх. Она комично изобразила, будто падает в обморок и, изнемогая от беззвучного смеха, схватила Нормана за рукав.
— О Боже! Норман! Ночная рыбалка! Ты не мог выдумать ничего оригинальнее?
— И еще мы сидели в дождь на скамье, под зонтом, — ничуть не смущенная ее реакцией продолжила Дженни, — и целовались. Пробуя вкус дождя на губах друг друга. И весь остальной мир не существовал для нас.
— Рыбалка! Дождь! — слабея от хохота, Белла драматически воздела руку ко лбу. — Это о ком, Норман? О тебе? Насколько я помню, твоя романтичность проявлялась совсем по-другому. На память мне приходит изысканный обед, серебро и хрусталь, сервированные на столах орехового дерева, роскошно убранный розами отдельный кабинет и музыканты с повязками на глазах, игравшие…
— Закрой свой рот! Хорошо? — с наигранным гневом приказал Норман, устрашающе вращая глазами. Но в его голосе послышались и совсем не шуточные стальные нотки. — Дженнифер ценит в жизни простые и естественные вещи.
— Музыканты с завязанными глазами это, наверное, чудесно, — улыбнулась Дженни.
— Они будут приглашены в первую же ночь нашего медового месяца, — торжественно пообещал Норман.
Зажав ладонью рот, словно поперхнулась смехом, Арабелла удалилась, соблазнительно покачивая бедрами. Некоторое время Норман задумчиво смотрел ей вслед, потом обернулся к Дженнифер. Глядя на нее влюбленными глазами, он погладил ее по щеке, провел пальцами по нежной коже шеи, и его рука как бы невзначай соскользнула к пухлым холмикам, вздымавшимся под тканью платья. Дженни перестала дышать.
— Ты прекрасна, миссис Реджинальд, — пробормотал Норман, не в силах оторвать взгляд от гладкой, почти прозрачной кожи ее обнаженных плеч. — Я хочу, чтобы мы ушли, — настойчиво потребовал он. — Прямо сейчас.
Ее обдало жаром, улыбка вмиг сбежала с лица, ставшего испуганно-жалобным.
— Но ведь еще очень рано! — внезапно осевшим голосом пробормотала Дженни. — Все будут веселиться еще несколько часов. Ты же не хочешь лишить меня этого удовольствия? Реджи, пожалуйста!
— Не надо называть меня этим именем! — сказал он чуть обиженно и сдержанно объяснил: — Мне больше нравится Норман.
— Реджи идет тебе. Очень милое имя. Зачем ты поменял его? — спросила Дженнифер.
— А разве это возбраняется? — отшутился Норман и поспешил перевести разговор на другую тему. — Давай выйдем, подышим воздухом, — предложил он, мягко подталкивая ее к выходу в сад.
В беседке, увитой глициниями, он целовал ее до тех пор, пока у нее не закружилась голова. Дженни обняла его за шею, зарылась пальцами в шелк волос, вдохнула запах его кожи и позволила дурману любви захватить себя. Истома разлилась по ее телу, стеснила грудь, и ей пришлось вздохнуть так глубоко, что возникло ощущение, будто воздух обжег легкие.
— Я хочу знать все о тебе с того момента, как ты помнишь себя маленьким мальчиком, — расслабленно сказала Дженни, уткнувшись в его плечо и целуя снизу в подбородок. Подбородок показался ей каменным. Она заглянула ему в лицо. На нем появилось угрюмое, замкнутое выражение: видно, воспоминания о детстве были ему неприятны.
— Родители звали тебя Норманом? — спросила Дженнифер, не зная, как продолжить разговор.
— Нет. — Он помедлил. — Так звали меня в компании школьных друзей. Нам почему-то не нравились наши настоящие имена. Норман звучало более твердо, более мужественно. Мы считали себя взрослыми, занимались разными делами, и эти прозвища придавали нам вес в собственных глазах.
— А какими делами? — небрежно поинтересовалась Дженни.
— Ну, то тем, то этим, — неопределенно ответил Норман. — Скажем, покупали сломанные велосипеды, снимали с них детали и продавали. Были и другие дела такого рода.
— Но ведь это далеко от того, чем ты занимаешься теперь. Ты говорил, что работаешь в банке. И вряд ли в качестве кассира. — Она оценивающе оглядела его. — Для мелкого клерка ты выглядишь слишком самоуверенным. Наверное, это городской банк в Эдинбурге?
— Да. Именно так. Я веду там несколько сложных дел, — подтвердил он. — Немного рискованных. Ну, и биржевые операции.
Дженнифер понурилась, вспомнив, что сама считала себя ставкой в одной его удачной операции. Следом в голову пришла другая тревожная мысль.
— Ты играешь на бирже?
Взгляд его стал тяжелым.
— Это мой бизнес, и, наверное, я знаю, что делаю. Не беспокойся, — продолжил он ледяным тоном, — ты не будешь испытывать нужду деньгах.
Дженни опустила глаза. Ее приданого вполне хватило бы им обоим для безбедного существования. Если только в один прекрасный момент оно не исчезнет, как дым после какой-нибудь денежной махинации. А ведь она так рассчитывала, что сможет воспользоваться этими средствами, чтобы помогать матери.
— Отец всегда играл. Рисковал даже последними деньгами. Это измотало матери все нервы, — грустно вздохнула Дженни.
— Он негодяй! — прорычал Норман. — Хоть раз с тех пор, как они расстались, выплатил он твоей матери деньги на содержание?
Слезы навернулись на глаза Дженни. Боль за мать никогда не покидала ее. Но Норман! Он так переживает за нее, так возмущается непорядочным поведением отца. А сам? Всегда ли его собственные действия можно назвать честными?
— Нет, — тихо ответила она. — Ни разу.
— А между тем он богат как Крез!
Дженни бросила на него быстрый взгляд. И продолжила неохотно:
— Женщина, к которой он ушел, предлагала нам большую сумму, но мама отказалась. Пожалуйста, не будь так враждебно настроен к Фрэнку, — попросила Дженни. — Этим ты только расстроишь маму. Она мечтает о том, чтобы снова быть с ним вместе. Знаю, знаю, что ты скажешь, — заторопилась Дженни, прекрасно помня о его скептическом отношении к такой идее. — Но что бы мы ни думали по этому поводу, ее счастье для меня важнее всего. Только бы она была довольна и не болела и не нуждалась до конца
