апокалиптические пророчества хорошо и надежно изучено; так что почва для исследования Грессманна была подготовлена. Однако его стремление превратить эти вопросы в вопросы истории, литературы может показаться несколько излишним.
Обсуждение происхождения эсхатологии спасения, может быть, еще более интересно. Оно разделено на три части. Первая озаглавлена 'Золотой век': в ней устанавливается и обосновывается эквивалентность первоначального понятия первобытного рая и понятие счастья после суда, в той же мере, в какой на эти представления можно найти указания. Что же касается попытки объяснить связь этих двух эсхатологии (понятие 'остатка'.людей, которые, избежав катаклизма, знают радости блаженства), нам, кажется, что она менее удачна,
чем это истолкование эквивалентности двух космологических .и эсхатологических картин. Вторая часть посвящена происхождению понятия 'помазанника', мессии. В этой части развиваются идеи, которые изначально принадлежат Гункелю, но тем не менее она не лишена оригинальности, хотя сопоставление понятий победоносного царя и;мессии уже долгое время было очевидным, слишком,' фундаментальным,, чтобы, остаться незамеченным. Однако именно Грессманн первый провел методическое сравнение протокола восхвалений вавилонского царя Кира, и эпитетов, присущих Мессии, творцу золотого века, владыке народов, сыну божьему74 нерожденному, первенцу И;т. д. Третья часть посвящена мифу о 'служителе Яхве', мифу, который появляется • у второго Исайи. Но она содержит кое-что еще, кроме гипотез, о стиле этого пророка о его ассиро-персидском происхождении. Тексты, которые, на это намекают, действительно содержат понятия, которые станут основными позже вместе с собственно мессианской эсхатологией, представления о 'рабе', о 'служителе', принесенном в жертву и обожествленном. Однако в данном случае Грессманн, быть может, более чем когда-либо находится на учебной почве гипотез. Впрочем, нам мажется, что он рассудил правильно, соотнеся понятия той эпохи и понятия, связанные с принесением в жертву бога, один из элементов которого,, а именно смерть бога, весьма ярко описывается в Библии во фрагменте, посвященном; смерти сирийского бога Хаддада Римона. Грессманн сходится здесь, с Фрэзером; и мы вновь обращаемся к фактам, приведенным последними в книге, с которой мы начали разговор.
Мы рассматриваем в качестве приложения, необходимого пе отношению к анализу мессианской литературы, рассуждение о понятии сына человеческого; само это понятие нас непосредственно интересует в меньшей степени. 399
Самый серьезный недостаток этой книги - это избыток исторической точности. Грессманн разделяет в этом преувеличения Гункеля; он доходит даже до того, что принимает рискованные мнения насчет Синая, который, возможно, не Синай, а вулкан; он придает излишнее значение литературным темам (например, о чаше Яхве), хотя обычно он очень хорошо их анализирует. Впрочем, мы придерживаемся мнения, что он не применил со всей возможной последовательностью принципы метода, порой бесплодные и несколько туманные, которые он предложил в содержательном введении к своей работе.
РЕЛИГИОЗНЫЕ ТЕЧЕНИЯ В ИЗРАИЛЕ
ВО ВРЕМЕНА ИИСУСА (1907)11
То, что христианство первоначально было сектантским течением внутри иудаизма, ничуть не оспаривается историками. Это даже а priori необходимо, по крайней мере, в том случае, если мы не признаем абсолютную божественность Христа. Необходимо признать, что христианство было одним из религиозных направлений этого времени, что оно последовало за одним из течений, которые различными способами увлекали беспокойные умы и плохо организованное в религиозном отношении общество на путь вынашивания новых феноменов и новых групп. Работа критики за последние пятьдесят лет касалась как раз трудов и доктрин евреев эпохи, предшествующей и современной Иисусу; открытие важных документов (древнееврейский текст Экклезиаста и т. п.) вновь подняло эти вопросы, и хотя последние достаточно еще далеки от окончательных решений, по крайней мере, можно сказать, что собственно социологическая проблема об истоках христианства сделала шаг вперед. В какой группировке или, скорее, под воздействием каких группировок образовалась христианство, это религиозное движение Иисуса и Павла? При каких социальных обстоятельствах, среди каких социальных течений, в ходе каких перестроек и перегруппировок еврейского общества появились на свет доктрины, которые восторжествовали если не в иудаизме, то, по крайней мере, в греко-римском мире. Мы начинаем это узнавать, еще не все понимая полностью. Фридлендер после других опубликованных им работ вносит вклад в исследование этого вопроса12. Мы скажем даже, замечательный вклад, благодаря ясности, живости изложения и действительной заботе о том, чтобы сделать доступными для профанов очень деликатные проблемы
Выдержка из журнала Аппёе sociologique, 10. 12 М. Friedlander. Die religiosen Bewegungen innerhalb des Judentums im Zeitalter Jesu. Berlin, 1905. 400
иудейско-греческих толкований. Впрочем, интеллектуальная позиция автора очень подходит для такой задачи, так как он владеет одновременно и греческой, и древнееврейской раввинской литературой и так как он умеет обращаться с текстами Мидрашей и Талмуда даже лучше, чем с греческими текстами. Даже его теологическая позиция, которую мы отмечаем, чтобы все оговорить, если и служит ему какую-то службу, то в качестве своеобразного еврейского протестантизма, типа того, который оживляется благородным рвением, позволяя ему приступить к христианским и греческим текстам без раввинских семитских предрассудков, без какой-либо ортодоксальности.
Главная теория этой книги была в общем и целом подготовлена многочисленными предшествующими работами самых разнообразных авторов и тем не менее она так ясно изложена здесь, что она заслуживает представления в качестве новой идеи. Христианство как социальное движение связано с глубокими изменениями в еврейском обществе до Христа и до Павла. Первое и самое важное изменение - это существование диаспоры, еврейской эмиграции, где группы евреев теряли свой национальный характер, не теряя, однако, своей индивидуальности, и образовывали эллинистический иудаизм. Эта часть, оторванная от нации, тем не менее находилась в непосредственных постоянных отношениях, во взаимном движении интересов и идей с Иерусалимом, Иудеей и всем Израилем в целом: однако религиозная структура общества совершенно изменилась, и его нравственная тональность была почти разрушена. Потребность в прозелитизме, потребность в обращении в свою веру язычников, универсализм, философские тенденции, тенденции аскетические, мистические и гностические, преобладание религиозного индивидуального чувства над национальной приверженностью обрядам - вот то, что характеризует иудео-эллинизм диаспоры, самым энергичным представителем которой является Филон, а последним и окончательным результатом - относительный разрыв Павла с древним законом (см. интересное замечание об очень либеральном, очень элли-мистическом характере фарисейства Павла). Если Фридлендер, как нам кажется, достаточно легко и блестяще одержал победу в этих вопросах, все-таки немного оспариваемых, в особенности еврейскими учеными, то он, как нам кажется, менее преуспел в попытке анализа деталей влияния диаспоры на иудаизм в эпоху Христа в Иерусалиме. Он прав, отмечая существование синагог у сицилийцев и в других местах, о которых идет речь в 'Деяниях апостолов', он прав, показывая, что диаспора и часть народа, которая с ней была непосредственно связана, всегда избегали фарисейства и что она была элементом, который одержал победу вместе с Павлом. Но там, где он обращается к идеям, которые уже много раз подвергались у него критике, а именно, когда он не сомневается в некоторых заявлениях, часто новеллистического свойства, Филона и Иосифа о сектах ессеев (см. особенно стр. 59 о числе есеев) и терапевтов (мы, однако, 401
не оспариваем у Фридлендера их родства с христианством); когда он с жаром допускает исключительно еврейский характер терапевтов и когда он относит, не колеблясь, Сивиллины книги к апокалиптическому иудаизму. Их следует оставить, как должно оставить Филона, в атмосфере синкретизма и инакомыслия, которое уже больше не относится к иудаизму, даже к сектантскому. (Отметим по ходу дела остроумную идентификацию демона, Азазела, Велиола, с цивилизацией, с материальным и нравственным распадом, которые она повлекла за собой.) Второе изменение, которое претерпело религиозное общество в Израиле, было образование сект после кризиса периода Маккавеев. Здесь встает вопрос, на который, несмотря на неожиданные проникновения в суть проблемы, Фридлендер сохраняет свой прежний ответ. Это вопрос относительно 'миним', то есть еретиков, часто упоминаемых в Талмуде, идентифицированных, конечно, в недавних текстах этого сборника, с христианами. Фридлендер поверил, что он смог доказать, что древние тексты, тексты первых веков нашей эры, рассматривали их как секту, еретическую, конечно, но никак не христианскую; по-видимому, они были чем-то вроде еврейских гностиков до Евангелия13. Вопрос интересен с социологической точки зрения, так как речь идет об увеличении на единицу количества
