В этой работе мы поставили перед собой задачу определить природу и общественную функцию жертвоприношения. Начинание было бы слишком амбициозным, не будь оно подготовлено исследованиями Тайлора, Робертсон-Смита и Фрэзера. Мы осознаем все, чем обязаны им. Но некоторые другие изыскания позволяют нам предложить иную теорию, представляющуюся более содержательной. Впрочем, мы намерены представить ее исключительно как рабочую гипотезу: когда тема столь обширна и столь сложна, новые данные непременно вынудят нас в дальнейшем изменить свои нынешние подходы. Но с учетом этих оговорок мы сочли полезным объединить известные нам факты, построив на их основе единую концепцию.
Ни на устаревших и расхожих представлениях о жертве-даре, жертве-пище, жертве-средстве скрепления договора, ни на изучении последствий, которые эти виды жертвы могут иметь для ритуала, мы останавливаться не будем, даже если это могло бы представлять интерес. Теории жертвоприношения так же стары, как и религии; но чтобы найти среди них научные, надо обратиться к новейшим временам. Заслуга их разработки принадлежит антропологической школе и особенно ее английским представителям.
Под влиянием одновременно Бастиана, Спенсера и Дарвина, Тайлор1, сравнивая факты, полученные при изучении разных племен и культур, разработал теорию происхождения форм жертвоприношения. Согласно этому автору, изначально жертвоприношение - это дар, который дикарь приносит сверхъестественным существам, чтобы получить их благосклонность. Потом, когда боги возвысились над человеком и отдалились от него, необходимость в продолжении передачи даров богам породила жертвенные ритуалы, предназначение которых состояло в том, чтобы донести до этих нематериальных существ предметы, которым придавался особый духовный статус.
На смену дару пришло выражение почитания, в котором верующий уже не проявлял никакой надежды на взаимность. Отсюда оставался
1 Civilisation primitive, II, chap. XVIII. - Русск. пер.: Тайлор Э. Б. Первобытная культура. М., Политиздат, 1989, с. 465-484.
лишь шаг до того, чтобы приношение стало актом самоотверженности и отречения. Таким образом в результате эволюции ритуал из дикарского дара превратился в самопожертвование.
Однако если эта теория прекрасно описывала стадии развития этической стороны данного явления, то механизма его она не объясняла. В целом она не более чем воспроизводила на языке строгих понятий весьма давние расхожие представления. Разумеется, сама по себе она содержала долю исторической истины. Несомненно то, что обычно жертвоприношения до определенной степени являлись дарами, дававшими верующему права на его бога2. И одно из их предназначений, действительно, состояло в передаче пищи божествам. Но констатировать факт было мало - в нем следовало разобраться.
По сути Робертсон-Смит3 был первым, кто попытался найти разумное объяснение жертвоприношению. Его вдохновило недавнее открытие тотемизма4. Так же как организация тотемического рода представлялась ему объяснением арабской и семитской семьи,5 так и истоки жертвоприношения он хотел видеть в обрядах тотемического культа. В тотемизме тотем или бог находится в родстве с теми, кто ему поклоняется; они одной плоти и крови; цель ритуала - поддерживать и охранять воодушевляющее людей единство и узы с тотемом, которые их соединяют. При необходимости обряд восстанавливает это единство. 'Кровный союз' и 'совместная трапеза' - самые простые средства достижения земной цели. Таким образом, в глазах Робертсон-Смита жертвоприношение ничем не отличается от этих обрядов. Для него это было пиршество, во время которого адепты, поедавшие тотем, уподоблялись этому тотему, объединялись друг с другом или с ним. Заклание не имело иной цели, кроме употребления в пищу священного и, следовательно, запретного животного. Из жертвы-причащения (sacrifice communiel) Робертсон-Смит выводит искупительные либо умилостивительные приношения (piacula), а также жертвы-дары, или воздаяния. Искупление, по его теории, есть только восстановление расторгнутого договора; так что тотемическое жертвоприношение выполняло все функции искупительного обряда. Впрочем, он обнаруживает это свойство во всех жертвоприношениях даже после полного исчезновения тотемизма.
Оставалось объяснить, почему жертва, которую первоначально делили между собой и ели адепты, обычно полностью уничтожалась в искупительном заклании. Дело в том, что с момента, когда образы древних
2 См. несколько поверхностную брошюру Ницше: Nitzsch. Idee undStufen des Opfer-kultus. Kiel: 1889. К сути именно этой теории последовательно обращались оба автора, сильнее всех критиковавшие Робертсон-Смита: Вилкен (Wilken. Over eene Nieuwe Theorie des Offers. De Gids: 1891, p. 535 и далее.) и Марийе (Marillier. Rev. d'hist. des relig., 1897-1898).
3 Robertson Smith. 'Sacrifice', Encyclopaedia Britannica; Religion of Semites. Gifford Lectures, 1-е изд. 1890, 2-е изд. 1894.
4 Статья Мак-Леннана: MacLennan. 'Plant and Animal Worship', Fortnightly Review, 1869, 1870.
5 Kinship and Marriage in Early Arabia. Cambridge, 1884. 10
тотемов в богослужении пастушеских народов были вытеснены образами домашних животных, они редко - лишь в особо серьезных обстоятельствах - использовались в жертвоприношениях. Вследствие этого они обладали слишком высокой степенью святости, чтобы к ним могли прикасаться непосвященные: ели их или же полностью уничтожали только жрецы. В этом случае святость жертвы в конечном' счете оборачивается нечистотой. Двойственный характер сакральных предметов, столь блистательно обоснованный Робертсон-Смитом, позволил ему без труда объяснить, как могла произойти такая трансформация. С другой стороны, когда семиты перестали ощущать родство между людьми и животными, на смену закланию животного пришло человеческое жертвоприношение: ведь отныне это стало единственным средством установить узы кровного родства между кланом и богом. Но в результате представления и обычаи, которые охраняли в обществе жизнь индивида, запрещая людоедство, привели к тому, что жертвенная трапеза была предана забвению. С другой стороны, сакральность домашних животных, которая каждый день профанировалась их употреблением в пищу, постепенно исчезала сама. Божество утрачивало сходство с животным. Жертва, удаляясь от бога, становилась ближе к человеку, хозяину стада. Именно в это время для объяснения приношения его и стали представлять даром человека богам. Так родилось жертвоприношение-дар. В то же время сходство обрядов казни и ритуала жертвоприношения, а именно пролитие крови, обнаруживавшееся и в случае казни, и в случае жертвоприношения, придало изначальным умилостивительным причащениям характер наказания, превратив их в искупительные жертвы.
С этими исследованиями связаны, с одной стороны, работы Фрэзера, а с другой - теории Джевонса. При большей осторожности в некоторых вопросах последние в общем представляют собой теологическое преувеличение доктрины Робертсон-Смита6. Что касается Фрэзера7, то он значительно продвигает развитие этой теории. Объяснение жертвоприношения бога у Смита было только намечено. Признавая его натуралистический характер, он интерпретировал его лишь как искупление высшего порядка. Древняя идея родства тотемической жертвы и богов сохранилась для объяснения ежегодных жертвоприношений: во время жертвоприношений вспоминали и вновь разыгрывали драму, в которой бог был жертвой. Фрэзер признал сходство между этими богами-жертвами и аграрными демонами Маннхардта8. Он сопоставил с тотеми-ческим жертвоприношением ритуальное убийство духов растительности. Он показал также, как из приношения и трапезы-причащения, в ходе
6 Jevons. Introduction to the History of Religion, 1896. Более конкретно см. р. Ill, 115, 160. - Сидни Хартленд присоединяется (Sydney Hartland. Legend of Perseus, t. II, ch. XV) к теории Робертсона-Смита.
7 Frazer. Golden Bough, chap. III.
8 Mannhardt. Wald undFeldkulte. Berlin: 1875, 2 vol. Его же: Mythologische Forschungen. Strasbourg: 1884. которой люди должны были уподобляться богам, возникает аграрное жертвоприношение, где для соединения с божеством полей в конце годичного цикла его жизни его убивали и потом съедали. В то же время он отметил, что, как нередко считалось, приносимый в жертву старый бог (может быть, из-за ряда табу, связанных с ним) уносит с собой болезнь, смерть, грех, играя роль искупительной жертвы, козла отпущения. Однако, хотя идея изгнания в этих жертвоприношениях была отчетливо выражена, все-таки Фрэзеру представлялось, что искупление проистекает из причащения. Фрэзер скорее намеревался дополнить теорию Робертсон-Смита, чем оспорить ее.
Крупный недостаток этой системы заключался в стремлении объединить столь многообразные формы
