Гоголь. Соловьев. Достоевский

Версилов отказался от наследства? Ты не знаешь души моей, Лиза, ты не знаешь, что значил для меня человек этот». Эта удивительная сцена на улице залита светом. Обретение отца означает для подростка возвращение к жизни, к счастью, к вере. Он дышит полной грудью, как будто в первый раз вышел на Божий свет. Кончено «уединение и могущество», кончена идея Вотшильда, кончено затхлое одполье. Молодая жизнь побеждает болезнь мечтательства. Аркадий воскресает.

Во второй части изображается<<мятеж страстей» подростка. Проходит два месяца — он неузнаваем: одет щегольски, швыряет деньгами, обедает в лучших ресторанах, ездит на собственном лихаче. Возобновляет он свой рассказ таким предисловием: «Я начинаю теперь историю моего стыда и позора». Идея оставлена. Юноша опьянен жизнью и соблазнен свободой. Его заблуждения и падения от не опытности, доверчивости и великодушия. Опыт свободы покупается дорогой ценой. Сестре своей, Анне Андреевне, Аркадий говорит: «Мы пережили татарское нашествие, потом двухвековое рабство и уж, конечно, потому, что то и другое нам пришлось по вкусу. Теперь дана свобода и надо свободу перенеспги. сумеем ли? Так же ли по вкусу нам свобода окажется? — вот вопрос». Простодушный мечтатель верит, что трагедия человеческого общения для него кончена: отец его любит, с сестрами он живет в дружбе, приятели окружают его нежней шей заботливостью. Одним словом, для него уже наступил рай на земле. Действительность наносит этой утопии жестокий удар. Аркадий живет у князя Сергея Сокольского и пользуется его деньгами, как своими. «Увы, все это делалось во имя любви, великодушия, чести, — пишет он, — а потом оказалось безобразным, нахальным, бесчестным». Дружба с князем обрывается катастрофой: подросток резко объясняется с оскорбившим его другом и тот бросает ему в лицо: «Посмеете ли вы сказать, что, брав мои деньги весь месяц, вы не знали, что ваша сестра (Лиза) от меня беременна?» Такое же горькое разочарование, переживает он в любви: Катерина Николаевна Ахмакова признается, что завлекала его, рассчитывая на его «пылкость» и надеясь узнать у него о компрометирующем ее документе. Но всего мучительнее для него отношения с отцом. Версилов часто приходит к нему, доверчиво делится с ним мыслями, убеждениями, посвящает его в свою интимную жизнь, а между тем настоящей близости между отцом и сыном не создается. Подросток чувствует, что у отца есть какая?то тайна, и проникнуть в нее не может. Версилов видит нравственное падение сына и не делает ничего, чтоб открыть ему глаза и спасти от позора. Он не желает «вторгаться на чужой счет в чужую совесть». Когда сын упрекает его в равнодушии, он заявляет: «Повторяю тебе: я достаточно в оное время вскакивал в совесть других — самый неудобный маневр!» Нет, это — не безразличие изверившегося в добро человека, а глубокое уважение к чужой личности и охранение ее нравственной свободы.

Вторая часть кончается для Аркадия двойной катастрофой: из записки Версилова к Ахмаковой он вдруг догадывается о трагической страсти отца к женщине, в которую он сам влюблен; после выигрыша в рулетку у него крадут деньги, обвиняют в воровстве и с позором выгоняют из игорного дома. Он заболевает горячкой и девять дней лежит в беспамятстве.

В третьей части юноша целиком захвачен вихрем происходящих вокруг него событий, вовлечен в трагедию отца; из героя превращается в свидетеля и хроникера. Горький опыт падений и страстей не проходит даром для пылкого юноши; из подростка он становится взрослым и осознает раздвоение своей натуры. Да, в душе его уживаются жажда красоты и низменное вожделение к Ахмаковой. «Это оттого, — пишет он, — что во мне была душа паука… И это у того, который хотел уйти от них и от всего света во имя «благообразия!» Жажда благообразия была в высшей мере и уж, конечно, так, но каким образом она могла сочетаться с другими, уж Бог знает какими жаждами — это для меня тайна. Да и всегда было тайной, и я тысячу раз дивился на эту способность человека (и, кажется, русского человека по преимуществу) лелеять в душе своей высочайший идеал рядом с величайшей подлостью, и все совершенно искренне. Широкость ли это особенная в русском человеке, которая его далеко поведет, или простая подлость — вот вопрос!»

Самознание подростка завершается роковым вопросом. Двойственность, антиномичность души — последняя правда о нем и о Версилове. Но они не исключение, а правило. Всякое человеческое сознание внутренне противоречиво. Об этой «подпольной истине» говорит все творчество Достоевского. Она резюмируется в незабываемых словах Мити Карамазова о борьбе Бога с дьяволом в душе человеческой.

Идею «семейной хроники» и смысл жизненной драмы героя выражает Версилов. «Видишь, друг мой, — говорит он сыну, — я давно уже знал, что у нас есть дети, уже с детства задумывающиеся над своей семьей, оскорбленные неблагообразием отцов своих и среды своей. Я всегда воображал тебя одним из этих маленьких, но сознающих свою даровитость и уединяющихся существ… Я тоже, как и ты, никогда не любил товарищей. Беда этим существам, оставленным на одни свои силы и грезы и со страстной, слишком ранней и почти мстительной жаждой благообразия».

Так идея «Подростка» естественно связывается с идеей «Бесов». Современный кризис есть кризис эстетического сознания. Идеал красоты помутился, но человечество не может жить без красоты. Достоевский решительно утверждает, что «без хлеба прожить можно, а без красоты совсем невозможно». Молодое поколение оскорблено «неблагообразием» отцов. В основе общественной смуты — распад семьи. В ее неблагополучии отражается мировой кризис, переживаемый человечеством. Идея «семейной трагедии» «Братьев Карамазовых» вырастает из семейной хроники «Подростка». «Случайное семейство» Версилова в процессе своего разложения должно породить семейство Карамазовых.

***

Но исповедь подростка — только «история его первых шагов». «Мятеж страстей» и испытание свободы — это его education sentimentale. В заключение к своим запискам он пишет: «Дописав последнюю строчку, я вдруг почувствовал, что перевоспитал себя самого. Старая жизнь отошла совсем, а новая едва начинается». Аркадий посылает автобиографию своему старому воспитателю Николаю Семеновичу и тот отвечает ему: «Да, Аркадий Макарович, вы член случайного семейства… О, когда минет злоба дня и настанет будущее, тогда будущий художник отыщет прекрасные формы даже для изображения минувшего беспорядка и хаоса!»

«Бесы» кончаются всеобщей гибелью; Россия представляется писателю больным, одержимым бесами; беспросветная ночь озарена пожаром смуты. «Подросток» завершается верой в новую жизнь, в новый идеал красоты. Достоевский мечтает найти «прекрасные формы» и создать искусство для изображения современного хаоса. «Беспорядок» — только этап развития; Аркадий не погиб в хаосе: опыт перевоспитал его и закалил для новой жизни. После ада («Бесы») и чистилища («Подросток») писатель задумывает поэму о рае («Братья Карамазовы»). Смерть прерывает его восхожденье в самом начале.

***

Тема подростка подводит нас к теме главного героя романа — Версилова. Мы не можем приблизиться к нему другим путем: отец открывается нам через сознание сына. Для нас Версилов не существует объективно: мы видим его только глазами Аркадия, как образ его творческого воображения. Сначала сын враждебен отцу — и лицо отца представляется нам двусмысленным и порочным; по мере их сближения, образ отца яснеет и вырастает в красоте. Общение Версилова с подростком Достоевский с гениальной прозорливостью изображает как духовное единство, мистическое сочетание «я» и «ты». В отце сын разгадывает свою собственную загадку и вместе^:. с тем загадку человека: он понимает не только всеединство, но и вселенскость личности. Раздвоение подростка, как в зеркале, отражается в раздвоении Версилова; его жажда благообразия находит в нем идеал красоты; его страстям отвечает «фатальная» страсть отца. Познание отца проходит этапы, соответствующие жизненному опы ту и духовному состоянию познающего сына. И только в конце романа перед взрос лым и перевоспитавшим себя Аркадием —отец предстает во весь ростПервая встреча ребенка с незнакомым отцом глубоко символична. Версилов является ему как сияющее видение в ореоле красоты и благородства. «Я, как сейчас, вас вижу тогдашнего, — вспоминает Аркадай, — цветущего и красивого; какие у вас были удивительные волосы, почти совсем черные с глянцевитым блеском, без малейшей сединки: лицо матово–бледное, горящие и темные глаза и сверкающие зубы, особенно когда вы смеялись». Как запомнились десятилетнему мальчику все подробности его костюма: темно–синий бархатный пиджак, шейный шарф цвета со льферино, рубашка с алансоновскими кру жевами! И «образ красоты» навсегда пронзил его сердце. Версилов — такой же красавец, как Ставрогин, но красота его не мертвая маска, а страстная напряженная жизнь. Как бы ни раздваивался и ни искажался впоследствии этот образ, печать благородства не изгладится на нем. Ставрогин предается духу небытия, Версилова спасает «горячее