Потом Фарид ему сознался, что такой панический страх испытал всего раз в жизни, в раннем детстве, когда поздно вечером сидел дома один, а вокруг, за бревенчатыми стенами избы, бушевала жуткая гроза и хлестал град. Оконные стекла лопались и сыпались на пол, слепящий белый свет врывался в комнату, а гром бил сверху, как огромный молот. Ему показалось, что он остался один, все умерли, и его самого скоро убьет. Совсем уже в темноте пришли с сенокоса отец с матерью, переждавшие где-то бурю…
Сегодня он пережил нечто подобное, если не хуже. Стоя в кромешном мраке, вцепившись в колесо, словно потерпевший кораблекрушение в спасательный круг, он вслушивался в невыносимую тишину, вздрагивая от холода, ужаса и саднящей боли в ожогах. В нескольких шагах от него лежал изуродованый труп приятеля и нагонял еще больший страх. И ничто не мешало подумать о жизни, наоборот, ни о чем другом думать не удавалось. Наверное, перед лицом смерти у всех появляются такие мысли. Время, казалось, вообще остановилось, и Фарид успел тысячу раз раскаяться, что дружил не с теми, занимался не тем, обижал мать и сестренок. И тысячу раз обещал, что если удастся выбраться из этой могилы, начнет другую жизнь. Правда, довольно смутно представлял, в чем будут суть и смысл этой новой жизни. И еще он понял, что презираемые 'братвой' работяги, мелкие людишки, в поте лица добывающие свой жалкий прожиточный минимум, на самом деле и есть подлинные хозяева жизни, из врожденного миролюбия терпящие разнообразных паразитов. Они знают, что надо делать, когда и как, чтобы не пропасть. Поэтому Фарид начал молить Аллаха, чтобы всевышний уберег этого спокойного дядьку, помог ему в бездонном колодце и вывел на белый свет.
Он безропотно крутил колесо, выполняя все указания. Вовец отыскал в разодранной коробке с батарейками запасную лампочку, с помощью клейкой ленты и пары проводов сделал еще один фонарик. Ни отражателя, ни резинки, чтобы соорудить налобник, у него не было, поэтому он просто повесил лампочку Фариду на грудь, просунув в петлю для пуговицы. Блок батареек оттягивал боковой карман. Затем опустил парня в шахтный колодец. Фарид, содрогаясь от ужаса
перед бездной под ногами, тем не менее встал в бадью и ухватился за цепь. Достигнув узла, завязанного Вовцом на висящей рядом веревке на уровне штрека, перебрался в коридор. Потом принял связку инструментов. Когда Вовец скользнул к нему по веревке, Фарид все еще не отошел от спуска в темную пропасть, и его колотила дрожь.
Сладкий запах свободы, сочащийся в проем между глыбами, привел парнишку в такое эйфорическое состояние, что он сразу схватился за кувалду и не дал Вовцу самому стукнуть ни разу. Лупил, куда велели, разбивая каменный торос. Вовец тщательно следил, чтобы лежащая сверху каменная плита оставалась на месте, удерживая кровлю от обвала. Поэтому ход получался довольно узкий, работать приходилось сидя. Вовец вползал внутрь, осматривался, в подходящую трещину загонял клин и уступал место Фариду. Тот, стоя на коленках, бил кувалдой, как мог. Потом вытаскивал отколотый кусок. Таким образом они разобрали одну из боковых вертикальных плит. Оба вывозились в глине, как черти. Фариду каждое движение, особенно резкое, доставляло мучительную боль, но он мужественно выполнял свою работу, хотя и срывался иногда на злобное рычание, если совсем невмоготу было, потому что выражать эмоции матом Вовец ему запретил.
И вот они увидели свет. Большая пегматитовая плита стояла поперек прохода, над ней был трещиноватый свод, а между ними в десятисантиметровую щель лился дневной свет. Вовец велел бить по верхнему краю плиты. Пегматит из всех сортов гранита, пожалуй, самый мягкий, а этот оказался еще и крупнозернистым, что характерно для самоцветных районов Урала. А такой колется гораздо легче. Да еще под воздействием влаги и температурных изменений изрядно разрыхлился, повыветрел. Под ударами кувалды он проминался, осыпаясь песком, отслаивался и трещал. Фарид, рыча, молотил кувалдой, не щадил ни своих ожогов, ни сил, ни глаз, в которые отлетали острые песчинки. Наконец он бросил инструмент и выполз назад в штрек.
– Всё, готово, – выдохнул, тяжело дыша, – есть дыра, можешь вылезать.
– А сам чего ж не полез? – удивился Вовец.
– Ты старший, я потом.
Вовец посветил ему в лицо налобником, посмотрел изучающе, словно впервые увидал. Покачал головой, подобрал из-под стены большой сверток, упакованный в изодранную спецовку и перетянутый проводом, взял в руку обушок и пополз к выходу. Сначала просто высунул голову наружу и поглазел по сторонам, прислушался. Вокруг сосны, тихий птичий щебет, ничего подозрительного. На этом склоне Изумрудной горы был скальный выход, расслоившийся на гигантские плиты. Много лет назад он обрушился, и сейчас Вовец увидел в паре метров ниже себя нагромождение замшелых камней. А над ним козырьком нависал пласт глины, переплетенный древесными корнями. Вовец дотянулся до них, подергал, проверяя, насколько они прочны, сбросил вниз свой пакет и обушок, ухватился за голые толстые корневища, подтянулся, выбираясь из лаза, повисел чуток и отцепился. Скользнув по наклонной плите, загораживавшей выход, ткнулся ногами в мягкий сырой мох. Отошел в сторону, вытряхивая на ходу из волос насыпавшуюся сверху сухую глину, и помахал Фариду.
– Давай, тут безопасно! Только вперед ногами, на пузе съезжай. Побереги задний фасад.
Вовец пошел впереди, неся под мышкой пакет, с обушком на плече. Он старался не гнать слишком быстро, чтобы Фарид мог идти спокойным шагом, поменьше тревожа обожженные места. Ожоги сочились сукровицей, одежда прилипала, отрывалась болезненно, черные коросты морщились и отдирались. Вовец, предусмотрительно прихвативший тюбик с остатками крема и бинты с пластырем, извел их окончательно, еще раз обработав черные и розовые пузырчатые ожоги. Он как-то легко отошел от переживаний, связанных с кратковременным подземным пленом, ставшим как бы продолжением той работы, которой они занимались в шахте по пятнадцать часов в день. Сегодня даже закончили засветло, еще девяти нет.
К обвалившемуся входу подходил с опаской. Не было желания передавать Фарида его приятелям из рук в руки, не маленький, сам бы дошел. С облегчением понял, что никого тут нет. Подошел ближе и ужаснулся, увидев прочертивший склон горы свежий кулуар, и только сейчас смог оценить масштаб катастрофы. Над ямой в месте входа в обрушившуюся штольню торчал деревянный желтый крест. Фарид буквально лишился дара речи, увидав его. Вовец потрогал неровно вырубленную поперечину, посоображал, кто бы мог не полениться, поработать топором, обтесывая толстые сосновые жерди. Логически рассуждая, это должны быть тагильские бандиты, ведь они потеряли здесь двух человек. Только вот незадача – крест-то один. Ну, да и на том спасибо. В общем-то, угадали, всего один покойник в шахте.
Расчитывая, что бандиты могли бросить часть ненужных им вещей из рюкзаков хитников, Вовец направился к месту стоянки. Там он испытал еще более сильное потрясение: четыре рюкзака, аккуратно запакованные, стояли в ряд возле холодного кострища. Сев на брёвнышко, Вовец крепко задумался. Рядом переминался и вздыхал Фарид, здорово уставший за день, но возможность присесть, как все нормальные люди, ему в ближайшее время не светила.
Не поленившись встать и обойти ближайшую округу, Вовец не обнаружил никаких следов присутствия множества людей. Он сам видел, как тагильские боевики закуривали, распечатывали жвачки, да и другие тоже мусорили. Но ни одного окурка, ни одного фантика он не нашел. Вывод напрашивался простой и очевидный: после случившейся катастрофы налётчики замели следы и не взяли с собой ничего, что могло бы стать уликой. Следователь прокуратуры Коля Ченшин создал картину таинственного исчезновения некоего Вовы Меншикова. Если свидетели заткнутся, то понадобятся недели, чтобы докопаться в прямом и переносном смысле до истины. Да только кто же станет бить проходочный шурф бесплатно? Значит, Ченшин расcчитывает, что тайна останется тайной.
На этом поставив точку в рассуждениях, Вовец подошел к своему рюкзаку и распечатал его. Всё лежало на своих местах. Тогда он раскрыл рюкзак Серого. Там не хватало только кулька с изумрудами. Тоже понятно: не такой Ченшин дурак, чтобы расстаться с подобной добычей, да еще на глазах у банды. А если ребята вернутся, обнаружат пропажу, то заявлять о ней не станут. Вовец прошел к маленькой помойке, убедился, что Фариду за деревьями и кустами ничего не видно, и быстро сунул руку под днище. Спрятанные им пакеты лежали на прежнем месте. Облегченно вздохнув, он разыскал в рюкзаках аптечку и устроил Фариду капитальную перевязку. Содрал все пригоревшие коросты и обильно смазал ожоги мазью, потом забинтовал. Дал ему таблетку анальгина, а сам целых две проглотил. После этого нашел и распечатал пару банок говяжьей тушенки. Больше из еды практически ничего не осталось, всё умяла дружная бригада за время работы. Но ничего, сметали холодное мясо за милую душу даже без хлеба. Запили водой из пластикового баллона, тоже оставленного в одном из рюкзаков. После этого Фарид улегся плашмя на землю
