называют «археологическими загадками», скрупулезно разбирая отчеты об открытиях самых необычных, о машине Антиситера[8] с электрическими батареями[9] более чем двухтысячелетней давности, найденными в девственном раскопе Кхужут Раби, неподалеку от Багдада. И это не единичный пример. Я регулярно передавал плоды своих изысканий в распоряжение пользователей Интернета, размещая их на веб-страницах. Весьма сомнительными средствами я получил от Вильнёва вычислительную машину последней модели, чтобы иметь возможность аккумулировать свои данные на сервере Лувра.
Когда я распахнул дверь своего кабинета, дыхание у меня перехватило от резкого запаха нафталина, смешанного с запахом мирры, который и так витал в подвальных помещениях, но я никак не мог понять, откуда он идет.
— Сюрприз! — насмешливо произнес Ганс.
Хлопнув дверью, я с небывалой резвостью понесся на последний этаж к кабинетам дирекции. Там тоже было людно, но я буквально ворвался в кабинет Вильнёва, а правильнее было бы сказать, в неофициальное дополнение к музею. Действительно, наш дорогой заведующий постоянно рыскал по подвалам в поисках картин мастеров и античных статуй, не выставленных в экспозицию.
— Это вы перепутали мое рабочее место с моргом? — спросил я ледяным тоном, приведя в оцепенение Вильнёва и двух хранителей, которые показывали ему какие-то планы и статистические таблицы.
Хозяин кабинета нахмурил свои густые брови.
— Простите, Лафет?..
Я закрыл дверь и глубоко вздохнул.
— В то самое время, что я говорю с вами, пять мумий смердят в моем кабинете. Могу ли я работать в такой веселой компании?
Он откинулся в кресле и бросил на меня язвительный взгляд поверх кончиков сложенных пальцев, едва удержавшись, чтобы не поставить меня на место. Однако он прекрасно понимал, что это принесло бы ему серьезные неприятности. Даже там, где я стоял, ощущалось зловоние, исходившее от его жирного тела. Замысловатое сочетание пота, туалетной воды с бергамотом и чего-то терпкого, которое должно было услаждать обоняние этого извращенца.
Один из хранителей, невысокий человек в узких льняных брюках бутылочного цвета и мешковато сидящей рубашке в сине-белую клетку, избавил его от необходимости отвечать. Поборов робость, он протер стекла своих очков и пояснил:
— У нас возникли небольшие трудности с размещением греко-римских мумий из Бахарии,[10] профессор Лафет. Прибыли сорок пять саркофагов, в то время как мы ожидали только тридцать четыре. Ваше помещение — одно из трех в подвалах, где есть кондиционеры, и я решил…
— Вы плохо решили. Не может быть и речи о том, чтобы я делил свой кабинет с этими пятью несчастными хотя бы месяц потому, что какой-то дурак, сидящий в своем оазисе в четырехстах километрах от Каира, разучился считать!
— Заверяю вас, профессор Лафет, — пробормотал человечек, ломая руки, — мы отошлем их обратно при первой же возможности. Самое позднее — в начале следующей недели.
Вильнёв выпрямился в кресле, насколько позволяла его грузная туша, и тяжело опустил ладони на стол, продолжая сверлить меня взглядом.
— Вам не потребуется ваш кабинет в ближайшие дни, Лафет.
Он достал из ящика стола синюю папку и пустил ее по дубовой столешнице в мою сторону.
— Вы поедете производить инвентаризацию в Фонтенбло. Если более точно — в Барбизон.
Не знаю, какой вид был в этот момент у меня, но отлично помню, как выглядел мой начальник. Он мгновенно побледнел, и его шея на несколько сантиметров ушла в воротник рубашки. В оправдание ему надо признать, что на свете мало людей, способных выдержать убийственный взгляд, который был брошен на него богатырем-викингом почти двухметрового роста и со шрамом на лице.
— Ин… инвентаризацию? — угрожающе прошипел я. — Я?
Видя, что я стою на достаточном расстоянии или, скорее, что он находится вне пределов досягаемости, Вильнёв шумно прочистил горло, пытаясь продемонстрировать некое подобие достоинства.
— Можете быть уверены, Лафет, что я не предложил бы вам это, не имея достаточных оснований.
— Надеюсь, — сказал я с язвительной улыбкой.
— Я полагаю, вы хорошо знали профессора Лешоссера?
Я поморщился, прогоняя смутное воспоминание, которое грозило обрушиться на меня.
— Бертрана Лешоссера? Специалиста по античности? Конечно, я очень хорошо его знаю.
Мое сердце заколотилось. Коринф… Раскопки под руководством Бертрана. Мои последние раскопки. Мы извлекли из воды часть груза с большой римской галеры времен правления Нерона, затонувшей со всем экипажем и имуществом в те времена, когда император-певец предпринял рытье канала…[11] Этти… Уже почти полтора года…
Тяжелая рука легла на мое плечо, и я вздрогнул.
— Бертран умер на прошлой неделе, Морган, — густым баритоном вмешался в разговор второй хранитель. — Он упал с балкона.
Мне показалось, будто я получил удар в грудь. Сказавший это, хранитель египетских коллекций Франсуа-Ксавье, был человеком скромным и деятельным, одним из тех редких людей, которые относились к своей работе ответственно, и с ним я прекрасно ладил. Элегантность и чисто британская флегматичность сразу же, несмотря на типично французское имя, выдавали его английские корни. В растерянности я повернулся к нему, с трудом выговорил:
— Болезнь?
Вильнёв щелкнул языком.
— Или нападение, — тихо сказал он.
— Дома?
— Так говорится в полицейском протоколе. И в довершение всего, поскольку у Лешоссера нет наследников, он передал свою коллекцию в дар Лувру. Хотел бы я знать, что нам с этим делать, подвалы переполнены.
Я почувствовал, как мое плечо стиснула рука Франсуа, который, как и я, был шокирован его разочарованным тоном.
— Смените экспозицию в вашем кабинете? — с издевкой спросил я. — Или, может быть, в своем загородном доме? Здесь не требуется большого воображения, мсье Вильнёв.
Щеки Вильнёва побагровели и затряслись, словно желе. Он стиснул огромный кулак, словно намереваясь кого-то раздавить, — возможно, меня.
Я схватил папку и, хлопнув дверью, вышел, проскочил по лестнице в подвал и закрылся в своем кабинете в компании с мумиями, о которых уже начисто забыл.
Тяжело опустившись на стул, я налил себе половину кофейной чашки шотландского виски, оставленного в ящике моего письменного стола предыдущим стажером, и залпом выпил. Алкоголь обжег мне горло и опустился в желудок как расплавленная лава, но не принес ни малейшего облегчения. Холодный пот струился по спине, заливал глаза. Я вытер их дрожащей рукой, машинально погладив длинный шрам на лице. Бертран Лешоссер… Я и сейчас еще слышал крики, наполнявшие мои уши на берегу Коринфского канала.
— Осторожно! Профессор Лешоссер, перегородка сейчас рухнет!
— Возвращайте пловцов! Пусть поднимаются по двое!
— Но, профессор…
— Морган, что вы делаете? Вы сошли с ума? Вас может засыпать! Морган! Я запрещаю вам погружаться, вы слышите меня? Я запре…
Ледяная вода, соль во рту и ощущение, что ты плывешь в смоле, как в тех снах, когда изо всех сил
