косички. «Но, — пишут авторы статьи, — коса косе рознь. Одного взгляда на „наши“ косички достаточно, чтобы отказаться от мысли о ласке. Никакие лапы не в состоянии так искусно скрутить и перевязать их. Косички представляют собой скорее петли, сделанные из трех жгутов. Два из них скручены из пучков волос. Затем один из этих двух скручен с третьим более слабо закрученным жгутом (из чего можно сделать вывод, что, когда закручивался третий жгут, руки не отпускали первые два, поэтому он и не такой плотный). После этого, примерно с середины длины жгутов, они сплетены все три вместе в некое подобие косы и завязаны несколькими крепкими узлами, так что образуется довольно прочная петля, и ее нельзя разорвать даже большим усилием…
Стремясь прояснить загадку, Бурцевы показывали косички людям разных специальностей. Биолог Н. Мадьярная сказала: «Я десять лет держала ласку у себя дома. Она, конечно, запутывает волосы и любит это делать, но так их заплести она не может». Потомственный коневод Николай Самохвалов ответил: «Я не однажды видел „косы“, запутанные лаской, и видел ласку, когда она спрыгивала с шеи лошади, но те „косы“ представляли собой просто запутанные жгуты, иногда даже петли, но не косички в буквальном смысле слова. Такую косичку ласка не заплетет».
Кандидат биологических наук В. Флинт: «Ласка не в состоянии заплести таких косичек. Я скорее соглашусь, что эта косичка образуется сама собой, при случайном переплетении жгутов». Зоопсихолог и этолог К. Фабри, кандидат биологических наук, работающий над проблемой поведения животных: «Если эти косички заплела ласка, то всю теорию движения кисти куньих надо поставить с ног на голову».
Так кто же делает косички? Люди? Но зачем и почему столь одинаковые? Все косички расположены ближе к холке кобылы; жгуты всегда закручены в одних и тех же направлениях: «почерк» вязания узлов в основе одинаков.
Можно было бы предположить, что плетение косичек — религиозный обряд. Но у хозяев лошадей нет оснований скрывать это, как они не скрывают другие обряды. Тем более они сами недовольны появлением косичек.
«Итак, звери косичек заплетать не могут, люди — не заплетают. Тогда кто же? Когда мы расспрашивали об этом местных жителей, то некоторые отвечали: это гуляйбаны заплетает косички, катается на лошадях, портит молоко у кобыл».
Гуляйбаны — одно из местных названий кавказских гоминидов. Алмасты, каптар, пеша-адам, гуляйбаны — все это означает «дикий», «лесной» человек.
Для многих суеверных, религиозных людей алмасты — не кто иной, как сам черт, шайтан. Это поверье распространено на Кавказе очень широко. Существует оно у кабардинцев и карачаевцев, у чеченцев и ингушей, в Дагестане и в Грузии. Бродят в горах духи зла — шайтаны, наказанные аллахом за то, что попытались влезть на небо. С тех пор ходят они неприкаянные по земле, пугая правоверных. Если встретишь кого из них, предупреждают суеверные люди, не надо трогать: шайтан отомстит. Лучше тут же уйти и никому не говорить об этой встрече.
Здесь, кстати, кроется одна из трудностей, с которыми сталкиваются ученые, пытающиеся выяснить загадку с «живыми предками» на Кавказе.
О «диких людях», живущих в Якутии, рассказывает журналист Ю. Свинтицкий, хорошо знающий этот край. Однажды у него произошел такой разговор с местным старожилом Христофором Стручковым:
«— По нашим речкам и горам сам не ходи!
— Что так?
— Не ходи сам в темноту. Не ходи ночью к реке Будь осторожен в горах. Живет такой человек, чучунаа. Совсем дикий такой. Ростом, как два Христофора. Сильный, как медведь. В шкуру одевается. Стрелы пускает. Очень трудно его заметить — хорошо прячется чучунаа. Очень трудно от него спастись — быстро бегает чучунаа…
— Красивая сказка, Христофор Михайлович!
— Не сказка вовсе! Сам видел. Два раза. Стрелять, однако, не стал. Видели мы друг друга, вот как я тебя. С ружьем я был, он ружья боится. Днем сам не нападает. Смотрит. Нюхает. Далеко чует чучунаа.
Я не знал, что сказать.
— Не веришь? — огорчился Стручков. — У нас многие якуты знают чучунаа. Меня ученые люди слушали. Рассказы стариков записывали. Они верят нам…
Сначала совсем нелепым и фантастическим казался мне этот рассказ. Но вот что запомнил я со слов старого якута. То, что кто-то записывал легенды о чучунаа. Надо бы поинтересоваться у специалистов».
По совету этнографа С. Николаева Юрий Свинтицкий познакомился с рукописным фондом Якутского института языка, литературы и истории.
…Вот свидетельство (1940 года) этнографа А. Савина — со слов 35-летнего Михаила Щелканова из Аллаиховского района. Тот рассказывает, что в округе водится чучунаа. Он велик ростом и очень худ. Имеет привычку подкрадываться к человеческому жилью и красть рыбу. Говорить не умеет, только свистит. Одежда на нем такая, что тесно облегает тело.
Однажды Щелканов строил дом в Русском устье. Внезапно, когда Михаил работал, на него кто-то прыгнул. От неожиданности он выронил из рук топор. Но нападающий был очень слаб. Михаилу удалось повалить его и изо всей силы ударить ногой. Тот громко заверещал и скрылся. Это был чучунаа.
Еще один рассказ. Его оставил Г. Васильев со слов И. Слепцова. Запись сделана в 1945 году в Абыйском районе, тоже в бассейне Индигирки. Слепцов поведал, что однажды был с другом на охоте. Присели отдохнуть, а карабины оставили в стороне. И вот чучунаа украл один затвор. А на другой день оставил его на пне.
Потом, когда Слепцов шел один по тропе, навстречу ему попался «не то черт, не то человек» и стал в него пускать стрелы, быстро, одну за другой, ранил охотника, но не опасно. Вслед за тем чучунаа метнул копье и попал в ногу. Тогда пришлось выстрелить.
Лицо у него, говорит Слепцов, длинное, спина «короткая», руки и ноги длинные. А следы он оставляет большие, полукруглые, «как месяц». Одет в оленью шкуру.
А в 1948 году народный судья М. Попов записал рассказ Иннокентия Попова в Жиганском районе. Тот сообщил, что знал семью Очикасовых, у которых чучунаа похитил трехлетнюю дочь. Это сделал «большой человек, вышедший из леса», который затем скрылся в горах.
Через три года девочку нашли. Сначала ее не узнали — на ней была надета тесная мохнатая шкура. Только когда эту шкуру распороли и сняли, поняли, что перед ними пропавшая дочь, которая совсем одичала.
И вот журналист снова беседует с Николаевым.
— Думаю, — говорит он, — что следует обратить внимание на ряд обстоятельств. Почти все свидетели сообщают о чучунаа как о реальности, без фантастических подробностей, свойственных легендам. В рассказах слишком много совпадений в деталях облика, манерах поведения чучунаа.
Не исключен такой вариант: в какой-то период, когда на территории Якутии наблюдалось вытеснение одних групп древнего населения другими, более развитыми, часть аборигенов ушла в малодоступные районы. Подходящим местом для них были бы, в таком случае, верховья Яны, Индигирки и их притоков.
Впрочем, примерно с середины 50-х годов встречи с чучунаа прекратились. Может быть, ни одного из них уже не осталось? Однако могут сохраниться следы материальной культуры…
Что можно еще добавить? Наверное, вот что.
Историк и этнограф Г. Ксенофонтов в своей книге «Ураангхай Сахалар. Очерки по древней истории якутов» также обращает внимание на сведения о чучунаа. И приводит записи рассказов якутов, которые поразительно совпадают даже в деталях с приводившимися выше. Афанасии Винокуров (Жиганский улус) поведал: «Чучунаа — человек, живущий охотой на диких оленей. Ест он мясо оленей в сыром виде. Говорят, с дикого оленя он целиком сдирает шкуру, как мы снимаем шкуру с песца. Эту шкуру натягивает на себя. Когда шкура ссохнется на теле, чучунаа заводит себе новую одежду. Он будто бы живет в норе наподобие медведя. Голос у него противный .. Часто видят его убегающим…»
Как видим, и тут речь идет совсем не о сказочном или легендарном существе. Показательно, что сам Г. Ксенофонтов цитируемые записи сопроводил заголовком: «Рассказы о диком человеке чучунаа».
— Так что ничего необъяснимого здесь нет, — резюмирует Семен Иванович Николаев. — Ведь до сих пор в дебрях Бразилии, Филиппин и в некоторых других местах даже в наши дни находят неизвестные племена. Некоторые уголки Верхоянья по труднодоступности, думаю, могут поспорить с любыми малоизвестными областями. А по климатическим условиям — тем более. Вполне возможно, что здесь нас, ученых, могут ожидать сюрпризы… Еще одна деталь. «Чучунаа» — это слово можно перевести с одного из местных речений как «беглый», «отверженный».
«…Теперь я часто вспоминаю наш разговор с Христофором Стручковым, — заканчивает Ю. Свинтицкий, — быстрые воды Индигирки, редкие лиственницы, холодные уступы гор, кинжалами упершиеся в небо. Видимо, есть еще у них свои тайны».
В ПЛЕНУ У САСКВАТЧЕЙ
Его разбудил толчок, встряска — и вот он не лежит, а висит. Висит внутри своего спального мешка и будто едет. На ком-то или на чем-то. Альберт Остмен проснулся окончательно и совершенно четко осознал: внутри своего спальника стоя, или, вернее, полусидя перемещается в пространстве. Он не скользит, нет, его потряхивает, будто он привязан к седлу лошади. И все, что вокруг него: жестяные ребра консервных банок, несгибаемый кол ружья, — все вибрирует и бьет его железными углами.
Кто или что его тащит? Но что бы это ни было, оно шло. И держало спальный мешок с Альбертом и со всем его вооружением в вертикальном положении; его спальник не касается земли. А темнота — абсолютная!
Вот сейчас тот, кто его тащит, поднимается круто вверх, слышно его дыхание — утяжеленное А временами совсем как человеческое покряхтывание. Неужели тот?
