l:href='#n_30' type='note'>[30] .
И тем не менее, в ней есть умысел, которого лишена подлинная игра; через ее формы транслируется отнюдь не безвинный закодированный смысл: в мире нет ничего настолько священного и настолько значительного, чтобы его нельзя было 'переиграть' в профанное и пародийное. Таким образом игра перекодируется в реальность жизни (в теургическом замысле - жизнь перекодируется в искусство).
Это происходит и с постмодернистскими детскими и взрослыми электронными играми, которые претендуют на то, чтобы перекликаться с реальностью и жизненно вовлекать в них играющего, так что игра становилась бы жизнью, а жизнь превратилась бы в игру.
Такая подмена становится возможной потому, что для постмодерниста возле каждого предмета, представления, понятия, теории, мировоззрения существует их 'тень', которая 'при иных условиях освещения может выступить как самостоятельный, первичный объект сознания' [31] . Игра (перформанс) в этом случае не только претендует на то, чтобы создать
Аноним новой культуры
На эффекте
Цитаты из классики (например, смеси, 'ремиксы' из Моцарта, из 'Князя Игоря' Бородина и 'Лебединого озера' Чайковского в группе 'Рапсодия' и 'Hard Walks'), подвергшиеся соответствующей аранжировке и стилизованные под рок, соответствуют перемещенным предметам в изобразительном искусстве, литературе, кинематографе и театре.
Но не только. Современная музыка - и рок, и рэйв - есть неприкрытое чувственное самовыражение, бунт душевного 'подполья', оргия чувственности, содравшей с себя все покровы культуры: высвобождение 'дионисийского' начала, оргиастическое исступление. Моцарт, забитый механическим ритмом аранжировки, - это сама культура, корчащаяся в судорогах насильственной смерти.
Такого рода самовыражение таит в себе убеждение, что для того, чтобы стать творцом, достаточно быть собой, со своей природой, генами, комплексами и фобиями, и только выплескивать их из себя: так получившаяся смесь рок-музыки с ритуалами африканской магии пожирает 'репрессивного' и 'нормативного' Моцарта. Однако музыка оказывает несравненно более сильное воздействие на человеческое подсознание и содержит куда больший субъективистский элемент, нежели литература или изобразительное искусство, что позволяет без преувеличения говорить о ее великой мистифицирующей власти.
Итак, 'тень' подменяет онтологию, искусство становится рефлексией о самом искусстве. Формируя виртуальную реальность, оно при этом претендует на статус 'актуального'. Мы живем в эпоху настоящей контртеологической революции, вышедшей из темных недр революции большевистской. И то, что не удалось большевикам со всеми их карательными акциями и безбожными проектами, уже успешно осуществляется революционным постмодернизмом.
Его 'метаистория' есть
возьмем такое:
Однако здесь авторская этикетка, (постмодернист А. Парщиков) страхует от ошибок и гарантирует сугубую 'знаковую качественность' текста.
Тот аноним, который инспирирует совершающуюся метафизическую революцию, слишком очевиден, чтобы его называть. Высшей ценностью он объявляет, как ему и положено, самодостаточное, самодовольное и своевольное человеческое 'я', которое вслед за Н. Бердяевым готово повторять, что творчество и смирение несовместны [33] .
Реальность в новой культуре
И все же каковы отношения 'нового сознания', предваряющего (сопровождающего?) приход Новой Эры, с той реальностью, в которой произошло таинство Боговоплощения и которая сама является причастницей благу? Прежде всего она раскалывается на фрагменты и бесконечно дробится. Головой Гоголя играют в футбол (повесть А. Королева 'Голова Гоголя'). Руки, отделенные от тела, скачут на пальцах и продолжают выполнять свои функции (роман Дмитрия Липскерова 'Пространство Готлиба' и кинофильм 'Семейство Адамсов').
Мир раздирается на цитаты и делается нагромождением перемещенных предметов. Внутренне противоречивая картина мира, объясняемая то теориями Дарвина, то психоанализом Фрейда, то классовой борьбой Маркса, то ницшеанской 'смертью Бога' и т.д., приводит к мощному взрыву абсурдизма, утверждающего господство бессмыслицы.
Задача художника Новой Эры сводится лишь к 'наведению рамки', организующей эту дурную раздробленную бесконечность нагроможденных объектов и придающей им статус