заметно нисколько какого-либо тяжелого запаха, — напротив, как будто благовонным курением, самым тонким, пахнет всюду. Да и неудивительно: ведь тут жили и погребены люди, всецело предавшие себя Христу, а некоторые и пострадали за Него; на них явно почила владычественная благодать Христова, ее они носили в себе и, ею руководимые, не боялись никаких пыток и мучений, ибо жизнь их была сокрыта в Боге.
Первая после спуска широкая церковь зовется папскою, так как там погребено двенадцать римских пап. Проводник ходит в темных катакомбах, как в своей квартире, прекрасно изучил все улицы и переулки. Там не сыро. По всем катакомбам проведено газовое освещение, которое не знаю когда зажигается. Мы ходили со свечками, потом сгоревшими до конца, так что приходилось держаться за проводника и не отставать от него ни на шаг. Обошли три этажа катакомб. Рядом ниже катакомбы святого Севастиана, но туда мы уже не спускались, так как устройство их одинаковое с обойденными нами. Итого всего в катакомбах шесть этажей. Под храмом святого Севастиана некоторое время лежали тела апостолов Петра и Павла. В самом храме монахи трапписты показывают на камне стопы Иисуса Христа, явившегося апостолу Петру, уходившему из Рима от гонения и спросившему Христа: «Quo vadis, Domine», или «камо грядеши, Господи?» Исполненные священных воспоминаний побродили мы по этим святым местам: здесь на костях мучеников создалась и окрепла церковная жизнь; здесь среди скорбей и страданий изгнанников проявилась вся сила веры Христовой; здесь исповедники веры создали непреоборимую стену и победили гордый мир славною победою духа над плотию. После минувшей беды или скорби поучительно бывает вспомнить в спокойное время эту минувшую скорбь, мужественно перенесенную без уныния и ропота; поучительно потому, что так познается сила духа, исполненного совершенного терпения. Так, бесконечно более поучительно проходить по этим местам минувшей сильнейшей скорби для первых исповедников веры Христовой, ничего не имевших за собой, кроме этой самой веры: сильно чувствуется именно здесь в катакомбах несокрушимая сила дела Христова, дела Сына Божия; незаметно и сам проникаешься силой веры, хочется верить всецело, так, чтобы всецело отдаться Богу и, невзирая ни на что, смело и бодро идти верой к Богу. Чувствуется, что вот отсеки человек самоволие и угождение себе, заботу о себе помимо Бога, поверь и скажи себе раз навсегда: «Бог нам прибежище и сила», скажи так, чтобы навсегда хранить в сердце это слово, и начнется иная жизнь, жизнь ясная, жизнь хождения по ясным путям Божиим. Тогда все становится для человека ясным, как Божий день: ибо конец всего для него в Боге, к Нему и нужно направляться, чтобы быть Ему своим и Его познавать как своего Бога, как носимого в сердце владыку.
Возвращаясь от катакомб, были в храме святого Креста у доминиканцев; там показывают в верхнем храме большую часть древа Креста Господня, гвоздь от Креста и часть надписи, причем на ней и римские, и греческие буквы идут в обратном порядке (по-еврейски); это что-то странно. На память купили гвоздь и снимок надписи. Под престолом за стеклом лежат останки мученика Феодора; сохранились будто бы его кости, завернутые в одежде, а голова приделана, так что перед вами лежит как бы сам святый мученик. И зачем это? Если Бог не благоволил сохранить всего тела мученика, как сохранил других мучеников, то зачем мы будем создавать ему искусственный образ? Для молитвы эта подделка не поможет, а скорее повредит своей искусственностью; истинно верующий даже усомнится в действительности и самых костей святого, видя такое странное их добавление. Ведь христиане получают по вере сильную помощь от простого прикосновения только к костям мучеников или вообще святых; а к такому добавлению никто, вероятно, с верой не прикоснется, а скорее только с некоторым любопытством на него посмотрит. Отсюда заезжали на минутку опять в Латеранский собор; на заднем его портике видели прекрасную из белого мрамора статую царя Константина Великого, который изображен совсем молодым и женственным, каким я его никогда не представлял; на голове — венок из цветов; когда устроена эта статуя, не знаю.
Заезжали на развалины терм Каракаллы; это громадные старинные бани, занимающие громадное пространство и имеющие высоту, как теперешние четырех- и пятиэтажные здания; они разделены на множество громадных комнат или зал; в общем все они разделялись на горячие, теплые и холодные; есть и отдельные небольшие ванны и купальни. Печь, по-видимому, была одна громадная, от нее в стенах проведены всюду нагреватели; все устроено разумно и основательно. Стены были обложены прекрасным мрамором, пол мозаичный, местами и теперь еще мозаика сохранилась прекрасно. Кругом была роскошь. При входе устроены были весьма просторные игорные и гимнастические залы.
Видели и колумбарии: это в виде большого сарая каменного; по стенам наделано сплошь множество печур с горшочками, в которые и вкладывали пепел от сожженных трупов умерших. Недалеко от них заходили в подземный грот, в котором и ставились гробницы императоров; там — гробница Сципиона; но далеко внутрь мы не заходили, так как расположение других гротов одинаковое с гротом гробницы Сципиона.
По дороге осмотрели храм святого Архидиакона Стефана. Он совершенно круглый, как пантеон, только в половину, вероятно ниже его и меньше несколько. В середине престол, чего в пантеоне нет. Он со всех сторон обнесен колоннами, на которых положена сень над престолом. Но это не главный престол; по обычаю католиков, главный престол — у стены, над ним в апсиде — прекрасная мозаика от VII века. Кругом на стенах нарисованы изображения разных страданий мучеников. Хотя некоторые картины и представляют простую мазню какого-то вольного художника, но производят ужасающее впечатление. В общем все они — сплошная кровь, сплошные терзания и сожжения; зрителя невольно объемлет ужас. Очевидно, строители храма были любители сильных ощущений и желали других пронять как следует. Под главным престолом покоятся мощи святых мучеников Прима и Фелициана. На стене висит шапочка и герб какого-то кардинала: знак, что это храм сего кардинала. В притворе — престол, на котором восседал папа Григорий Великий; престол из белого мрамора, в виде большого кресла; теперь на него уже никто не садится.
Заезжали в Колизей, в котором замучены тысячи христиан разными способами. Колизей — громадное круглое здание, сверху открытое; говорят, он вмещал в себе до 100 тысяч зрителей. Ложи для зрителей восходят уступами весьма высоко, а может быть, восходили и еще выше, да верхушка отвалилась. Говорят, какой-то Император хотел исправить разрушившуюся стену Колизея. Дело это, должно быть, весьма рискованное, так что никто из вольных рабочих не взялся за него. Тогда предложили одному из заключенных в тюрьме, какому-то тяжкому преступнику, обещая, в случае исполнения поручения, совершенно освободить его из заключения. Тот действительно сумел дело исправить как следует и уже приводил его к концу, как вдруг однажды слетел с самого верха стены и, конечно, расшибся; так, бедный, и не получил свободы. И теперь эта стена видна как возобновлявшаяся после, но так и торчит недоконченная. Внутри Колизея находится громадная площадь для сцены. Под полом сцены глубоко, и по сторонам ее, в нижнем этаже стен, устроены громадные помещения для борцов и стойла для разных животных. Под Колизеем шли прежде, и теперь еще сохранившиеся, подземные ходы, соединявшие его с Мамертинскою страшною темницей и другими городскими тюрьмами. Вот здесь-то и происходили раздирающие душу картины разных мучений христиан, при созерцании которых радовались и императоры и римляне. Невольно вспомнилось описание этих мучений, представленное Мицкевичем в его романе «Quo vadis?» И сколько тут пролито невинной и святой христианской крови только ради увеселения пресыщенных всякими удовольствиями римлян! Но смех их превратился в плач: они ведь потому и забавлялись мучениями христиан, что утратили чувствительность к удовольствиям иного рода, изжили всякое содержание, а потому уж сами себя привели к концу, и Рим пал.
Теперь эта открытая борьба света со тьмою уже прошла. Теперь редки открытые гонения на христианскую веру со стороны неверующих. Враг понял, что так бороться для него же невыгодно. И вот он ухищряется побороть христианство иными, тайными средствами и путями. Он всюду расставил свои антихристианские сети, всячески и даже под благовидными предлогами смущает и совращает верных чад Божиих, призванных к святыне; и многие-многие гибнут, не разумея пути Господня. И теперь нам надлежит бороться, как и всегда было это, против того же гонения на веру, только в другом виде, а поэтому и сопротивление должно быть иное. Первые христиане за веру не устрашались и смерти и охотно шли на нее, чтобы сохранить свое драгоценное достояние, ибо живот их был сокрыт со Христом в Боге. Мы теперь должны стараться как можно глубже закладывать в себя семя истинной веры, чтобы она была в нас живой и действенной, чтобы весь строй нашей жизни противостоял всяким ухищрениям диавольским. Все мы, христиане, должны позаботиться, чтобы общее церковное сознание для всех было уяснено и стало как свое, чтобы церковное начало жизни было светлым и полным началом для всех нас. И чем крепче и яснее будем
