живости японца. Кикуци еще в Сендае учился русскому языку у епископа в первые годы его пребывания в Японии; русский язык ему не давался. Однажды в полночь приходит он к епископу в полном старинном японском военном вооружении и говорит, что бежит, так как началась революция, правительство сменяется. Епископ в это время уезжал на полтора года в Россию. За это время Кикуци приобрел суда, но они погибли, и вообще успел разбогатеть, прогореть и сделаться доктором, каким его и нашел епископ по возвращении из России. Он устроил прекрасную образцовую медицинскую школу, весьма славившуюся. Но это ему тоже надоело, и он занялся изобретениями и изобрел огнеупорный горн. На объявлении его привилегии был даже министр внутренних дел; этот горн его выписывался и за границу; и день объявления его привилегии почти японский национальный праздник был — с флагами, музыкой и прочим. Но и это дело — горн — наскучило Кикуци, он объявил, что едет на юго-восточные острова овец разводить. Правительство дало ему субсидию. Но овцы у него погибли. Однако он не растерялся, а занялся рыбным промыслом и теперь на юго-восточном берегу Японии он считается самым богатым человеком. Он крестился, а сына своего Василия привел к епископу и сказал: хочешь — с кашей съешь, хочешь — в супе свари. Василий действительно был прекрасный юноша; он не ушел из школы, когда многие уходили, чтобы знанием русского языка добывать себе средства. Но когда еще епископ уезжал в Россию, то Василий помер, как раз пред окончанием школы. Теперь на юго-востоке Японии Кикуци занялся и проповедью христианства, и даже катехизатора выпросил у епископа.
Газеты до последнего времени не переставали ругать Россию в ее хищнических планах относительно Китая и Кореи; один номер английской газеты местной был сплошь наполнен извержениями такого сорта; говорили даже, что будто бы еще наш адмирал Гордон говорил, что Пекин все равно наш будет. Англичане всячески стараются поддержать японцев во вражде к России, чтобы, конечно, потом мирно воспользоваться плодами войны Японии с Россией, сидя на берегу или прогуливаясь по океану. Они даже подняли теперь старое подозрение японцев, что русские миссионеры присылаются правительством в Японию с политической целью. Но вот вчера телеграмма: наши возвратили из Кореи всех русских инструкторов и вообще русских чиновников, бывших на службе у Кореи. Это, очевидно, всех, и японцев и англичан, ужасно ошеломило: телеграмма без всяких комментариев. Теперь, вероятно, поймут, что мы не имели никаких своекорыстных видов на Корею, кроме оказания ей помощи.
На днях прочитал в «Московских Ведомостях», что богатые наши золотые прииски в Сибири на Китайско-Манчжурской границе, за неимением русских предпринимателей, переходят к иностранцам — американцам и другим.
В ночь (3 часа) на 11/23 марта в Хонго был ужасный пожар: ветер и раньше бушевал, а от пожара усилился, так что искры к нам летели — это расстояние весьма большое. Сгорело 1050 домов; в том числе Ханкоба, американская церковь конгрегационалистов; из наших выгорели только двое — один псаломщик Елисей Хаякава и еще один христианин. Кругом дома старосты (гийю) Итоо все выгорело, а его дом остался. Он очень хороший: усердный к церкви, и дети и семья таковы; в доме все по-церковному; он сам во время нашего обхода по христианам доказывал на себе пользу молитвы — как ему часто Бог помогал во всем. Дай Бог, чтобы это и других укрепило в вере.
На днях Преосвященный рассказал следующее. У одного старинного теперь катехизатора заболела сестра, и очень тяжко; в болезни она пожелала причаститься; и после Причастия сразу ожила и встала, как ни в чем не бывало. Это рассказывал сам катехизатор Павел Исии, бывший у Преосвященного марта 13/25, и рассказывал совсем просто, не придавая этому особенного поразительного значения, а просто как нечто обыкновенное и непременное для принимающего все от Бога по вере. И подобных случаев чудес среди наших христиан здесь очень много; и все они вот подобного характера, как бы вытекающие из рассуждения, что-де если иметь крепкую веру в Бога, то все так и будет, так как нечему удивляться, если, например, человек пообедавши будет сыт. Дай Бог силы веры еще большей, чтобы она руководила наших христиан неизменно и постоянно.
Японцы-католики в городе Коофу в количестве 37 дворов просят прислать им катехизатора и священника православного, так как они хотят присоединяться к православию. Но Преосвященный относится к этому осторожно: он послал туда одного нашего священника разведать на месте и от самих католиков, и от их катехизатора — не вытекает ли это их желание из того, что они почему-либо рассорились со своим патером или тому подобное. А намеки на это есть: они писали отцу Павлу Сато, что священник католический обманул их, не построивши обещанной церкви. Конечно, желательно присоединение их к православию, но если это их желание только из противления патеру вытекает, то не нужно и желать, чтобы они были нашими: очевидно, это только неверные овцы, а не серьезно желающие веровать в Истинного Бога. Будущее покажет.
Когда я получал в Йокохаме багаж, то обратился к помощи консульского переводчика японца Ханьюуда — язычника, но очень, говорят, хорошего человека. Он мне сказал все, что касается получения
багажа. Когда я уже хотел уходить, Ханьюуда попросил меня объяснить ему один текст: верою хожду, а не видением (он по-русски говорит хорошо). Я воспользовался случаем и объяснил ему это по-японски; он понял; я добавил ему и по-русски. Что из этого выйдет, не знаю; конечно, нужно бы воспользоваться и почаще заглядывать к Ханьюуда, — может быть, он и принял бы в конце концов христианство; а он-то и сам потом нам мог бы помочь в деле проповеди. Я передал об этом Преосвященному; он очень пожелал, чтобы Ханьюуда был православным.
Разбираясь в багаже, я показывал Преосвященному свои иконы и фотографии, памятные для меня по Кутаису или по Ардону; особенно ему понравилась большая фотография, на которой снималась вся Ардонская семинария в день моего оттуда отъезда. Он выразил пожелание, чтобы я потом устроил подобную же в семинарию в Осака, чтобы у нас было побольше людей деятелей: безлюдье, говорит, весьма надоело. Дай Бог видеть все это на деле. Я действительно предполагаю постепенно там начать это дело: сначала, например, устроить простые нештатные курсы в виде бесед с молодыми юношами, чтобы их постепенно воодушевить на дело проповеди и вызвать желание искренно поработать на этом поприще, затем можно будет мало-помалу придать некоторую определенную форму и вид предполагаемому делу воспитания проповедников. Мне думается, что эта школа должна иметь характер простой семейной среды, куда люди сознательно пришли для одного дела, чувствуют себя братьями, как члены одной тесной семьи, у которой все сходится к интересам этой самой семьи. Во внешней обстановке должна быть всецелая простота: нужно, чтобы ученики по возможности все сами для себя делали, как это есть и в особенности прежде было в нашей Ардонской семинарии; это для того, чтобы проповедник и после не барином себя чувствовал, для которого все подвези да поднеси, — нет, пусть он сам будет этим подвозчиком и подносчиком, чтобы он не отворачивался ни от какого простого жизненного дела: ведь Христос помогал Своему отчиму плотнику Иосифу; Апостол Павел работал палатки и тем существовал; да ведь не состояли на жалованье и остальные проповедники христианства. Проповедь христианства шла сама собой между обычным делом. Да это так и быть должно: христианство не есть что-либо совсем от нас далекое, чтобы для этого нужно было все побросать и жить, пожалуй, между небом и землей, — нет, оно есть самое наше сердечное настроение, самое наше постоянное, во всех случаях жизни, непременное хождение под оком Всевидящего Бога, постоянное памятование о Нем и сообразная с этим жизнь. А если взять проповедника, отвлеченного от всяких обычных дел, в виде белоручки, то получается некоторое подозрение: тебе-то, мол, хорошо, а нам-то каково при нашем многоделии? Нам уж не до спасения.
На днях приходил ко мне один ученик 6-го класса семинарии — Акила. Ему захотелось побеседовать со мной. На первый раз я ему советовал читать творения Святых Отцов, которые теперь переведены уже в большом количестве. Я приглашал его заходить и потом побеседовать. Да и для меня это полезно: я узнаю постепенно настроение учеников — будущих проповедников, а кроме того, и сам прислушиваюсь к японской речи. К христианам я все-таки еще не осмелился идти: стесняюсь тем, что не привык слушать разговор, хотя сам-то и могу кое-что сказать. Когда-то Бог поможет это сделать?..
Марта 16/28. Сегодня и я начал уже самостоятельно посещать христиан: со мной ходил только отец Симеон. Сначала я весьма трусливо выступал на это дело: и я, может быть, их не пойму, да и они меня совсем не поймут. Я шел, как бы на первую проповедь — экспромт. Но, слава Богу, все сошло очень благополучно; из своей келлии я вышел в 1 час дня, возвратился в половине 6-го часа вечера; посетили мы до 8 домов христианских. В общем это все хорошие христиане: у некоторых в переднем углу даже особый аналой с парчовым облачением; молитвословы довольно поистерты, в церковь по мере сил ходят исправно,
