Две реки идут одной судьбою,Так, как нам не велено с тобою.И железные проходят зимы,И чудесные проходят весныНад моею жизнью нелюбимой,Над чужой землей орденоносной.Над чужбиною.
1950 г.
* * *В тайге прохладнойРебячей радостьюРебячей сладостьюВстречают ягоды.Черничные заросли,Брусничные россыпи.Мол живите до старости,Мол ешьте досыта!Мол кушайте, други!Мол счастливы будьте!Мол только пригубьте!Мол не обессудьте!Не хочу вас, заросли!Не желаю, россыпи!Не хочу — до старости!Не желаю — досыта!Мне б яблочка российского разок куснуть,В том доме, где я выросла, разок уснуть!
1950 г.
* * *— «Ночь — а звезды — рукой подать!— Схватить, удержать в руке,Ту, самую яркую, крепко сжать,Как гривенник, в кулаке,И в чум прилететь,И всем показать —Глядите, отец и мать!Я сам ее взял — поглядите, горит в руке!Довольно светить ей на небе —пусть светит у нас в потолке!И мама задует светильник из мха и жира тюленяИ сына, лаская, посадит к себе на колени…»…О детстве своем говорил, покуривая и хохоча,Раскосый электромонтер из колхоза «Путем Ильича».
1950 г.
ВеснаНе певунья и не красавица —По медвежьи трудится, старается,Напрягается тучами,Кручами,Всеми реками сонно-могучими,Каждым корнем и каждой жилою,Всей своей материнской силою,Сердцевиной таежного дерева,Всей упругостью мускула зверева,Чтоб из треснувшей оболочкиЛедовитого, мертвого сна,Появилась дрожащим комочком,Необсохшим цыпленком — весна.
1951 г.
* * *Непростой мужик стоит у чума,Старый, косолапый, косоглазый,Не по-здешнему мужик угрюмый,Раз взглянув — его узнала сразу.Я об этом мужике читала в детстве,А теперь живу с ним по соседству.Он, как все, одет в оленьи шкуры,Только шерсть на том олене — волчья.Он, как все, обут в унты оленьи,Да по-волчьему ступает, сволочь!В веках прячет он глаза, как в ножнах,Изредка блеснут неосторожно.Непростой мужик стоит у чума,Непростого ищет в небе чудном.Непроста его ночная дума.Непроста луна над ним — шаманским бубном.
1951 г.
* * *Первой страницей зимы открывается день Белой страницей.
