Книга — для тех, кому она смогла действительно высказать себя, с кем сумела установить сущностную, невыдуманную связь. Круг этот всякий раз совершенно уникален. Книга, писатель, представленные культовыми, превращенные в вымпел корабля современности, почти лишаются шансов быть найденными, ибо помпезная подача, навязывание, превентивно обесценивают, парализуют сам механизм тонкого интуитивного поиска книгой и читателем друг друга. Книга существует, только если о ней говорят. Но в технологиях СМИ под словом «говорить» понимается простое называние, как можно более частое упоминание чего-либо, как правило, с набором постоянных ярлыков. Я же имею в виду другие разговоры: пространные, непредвзятые, въедливые, у каждого со своей колокольни. Так порой говорят о нашей совсем сегодня не культовой, текущей литературе на страницах, пока еще не пораженных глянцем, лучшие, серьезные критики. Так разговаривают между собою люди, для которых литература, вопреки веяниям времени, все же не стала ни просто развлечением в ряду других, ни видом коммерции. Я пытался вести беседу, как вел бы ее у себя на кухне, с хорошим и понимающим в этих делах толк приятелем. Под пиво — «Очаковское специальное». Под негромкий магнитофон. Ночь напролет.
В поисках желтого жанра
Что-то такое витает в российском воздухе, какие-то странные миазмы, вынуждающие писателей искать пути для излияния своих вдохновений на поле, так или иначе связанном с тематикой религиозного шарлатанства и массового подчинения сознания — или, если брать еще шире, — с «персонифицированным» в той или иной мере заговором сил мирового зла. Роман Александра Сегеня не является, таким образом, исключением — напротив, он легко вписывается в типовой ряд, лишний раз подтверждая тенденцию, набирающую обороты в современной литературе.
Сегень строит свой роман по классическому авантюрному образцу: быстрая смена «кадров», лихо разворачивающиеся события, погони, похищения, любовные страсти, предельное невнимание не только к внутреннему миру, но даже к психологической мотивации поступков персонажей убедительно свидетельствуют о том, что мы имеем дело с литературой, рассчитанной прежде всего на аудиторию, не слишком отягченную навыками «культурного» чтения.
В романе заявлены три разных «духовных» силы — то самое, заглавное, «Общество сознания Ч», секта «жаворонков», и противостоящая им Православная церковь. «Общество сознания Ч» имеет, разумеется, своего мессию, который постиг, что в звуке «ч» содержится имя бога, которое человечество тщетно искало тысячи лет, и звук этот, соответственно, несет в себе всю вселенскую мистику.
«Жаворонки» ставят своей целью достижение мировой гармонии, для чего встают непременно до рассвета, встречают восход солнца, поклоняются ему и ходят босиком. У них организовано целое «княжество» в поместье «нового русского», где блудят с сакральными целями и без оных.
С этими «жаворонками» вроде все понятно — имеется некая неразличимая в лицах масса адептов, принимающих на веру учение (смахивающее, кстати, в отдельных своих чертах на учение «русского йога» Иванова), которое сам гуру отнюдь не разделяет, пользуясь им как инструментом для удовлетворения и личных амбиций, и личных потребностей. Это ловкий коммерческий ход, который и позволил бывшему неудачнику взлететь на недостижимую ранее высоту, где он может и властвовать и наслаждаться обожанием поклоняющихся ему ничтожеств.
Сложнее с «Обществом Ч», поскольку автор не проясняет до конца целей, преследуемых его духовным водителем. С одной стороны, глупости, которые тот проповедует на подробно описанном собрании секты, должны настраивать читателя на сугубо иронический лад. С другой — на этом собрании должно «что-то» произойти с ребенком, и вот этого «что-то» автор нам не показывает и никак в дальнейшем не объясняет. И понятно почему. Если бы это «что-то» должно было стать ужасным, нарисованный автором балаган сразу переменил бы краски, превратившись в царство мрака и адского пламени. Если бы, напротив, «слезинка ребенка» оказалась недостаточно веской, вся последующая романная интрига обернулась бы чистым фарсом, чего Сегень, кажется, все-таки не хотел.
С этой «слезинкой» Сегень, однако, перемудрил. Заставив сюжет раскручиваться из этой точки со скоростью и качественной глубиной второсортного кинобоевика, Сегень прямо-таки расписался в творческой неспособности освоения вроде бы заявленной им темы. Один из главных героев оказывается на пресловутом собрании случайно — привела возлюбленная. Случайно же став свидетелем обряжения ребенка в маскарадный костюм и заподозрив неладное, он его похищает и везет к отцу, другому главному герою, который успел к тому времени скоропалительно ответить на безумно вспыхнувшую страсть жены третьего. Далее герои мечутся, спасаясь от возможной погони (которой, кажется, вовсе нет), посещают «княжество жаворонков» и в конце концов собираются всей компанией в православном приходе, куда поехал третий герой, он же обманутый муж, и где отец ребенка (к слову, главный редактор почвеннической газеты) вдруг ни с того ни с сего умирает от инфаркта, а все остальные разбредаются по домам. Надо ли добавлять, что все происходит на Страстной неделе, а инфаркт — аккурат после Пасхальной службы, когда глубоко верующий муж и верующий, но поддающийся соблазнам редактор собрались стреляться на дуэли…
Заметим, что «Общество сознания Ч» в повествовании далее не возникает. Да и спасенный (от чего?) ребенок все менее и менее волнует автора — к концу тот попросту о нем забывает, как будто он был только пружиной, призванной дать действию необходимый толчок, — мавр сделал свое дело, мавр может уходить. Нам так никогда и не узнать, что это было: зловещая тоталитарная секта, раскинувшая свои щупальца сквозь все мыслимые материки и пространства, за спиной которой прячутся хитрые и корыстные манипуляторы, или невинное собрание, насчитывающее четыре десятка невежд, возглавляемых распираемым от сознания своей значительности дураком.
Когда Александр Бородыня в романе «Бесы…» (М., «Локид», 1997) описывает мировой заговор каких-то темных сил, зомбирующих всех и всюду — в массажном кабинете, в сумасшедшем доме, в садоводческом товариществе, на курсах кройки и шитья — с одной только целью: заложить в подсознание программу на самоуничтожение, поскольку «наша планета не в силах прокормить пять миллиардов ртов и дети наши погибнут от голодной смерти», — все это, конечно, глупость незаурядная, но по крайней мере ясно, на чем строится сюжет.
Когда в романе Анатолия Афанасьева «Зона номер три» («Наш современник», 1998, № 6, 7) по огороженной бетонным забором с колючкой территории лупят из всех видов огнестрельных орудий — понятно, ради чего идет бой, — окопавшееся зло названо и охарактеризовано. (Мистики в «Зоне» нет, но общая бредовость затеи с устройством особого места для отдохновения и развлечения избранных, где основная масса живет на положении рабов, которых можно и нужно не только истязать, но и казнить самыми изощренными способами, — роднит ее с текстами «сектантско»-обличительного толка.)
Когда, наконец, Александр Проханов в романе «Красно-коричневый» («Наш современник», 1999, № 1–8) выписывает приснившуюся ему химеру с сатанинскими кознями против России, когда бесы, воплотившиеся в современных политиков и других известных личностей с неприятными Проханову политическими взглядами, при помощи разных колдовских ухищрений и подвластных им паранормальных явлений удобным для себя образом влияют на ход мировой истории, — очевидно, чт б о он хочет этим сказать.
Но чего ради написан роман «Общество сознания Ч», если оно и фигурирует-то всего в двух главах, а во второй части его даже и вовсе нет? И зачем вынесено в название — ради звучности и привлекательности для массового слуха?
Если Сегень ставил своей задачей слегка высмеять людское невежество, с готовностью покупающееся на всякого рода обманки в виде «духовных откровений» самого дешевого пошиба, то замах на роман никак не тянет. Слегка пишутся юморески объемом до десяти страниц — и то если уж Бог дал толику незаурядного остроумия. И что, в таком случае, делает в этом веселом хороводе Православная церковь в лице сельского батюшки — очень правильного, но коримого и уличаемого чрезмерно ревностным прихожанином (переметнувшимся, правда, одно время к «жаворонкам», но не стерпевшим их языческого срама) за то, что делает себе какие-то послабления (прихожанин в итоге оказывается посрамлен)?
