спасенных в аквариуме от потопа и бегства моря, — но не интриг поклевки и дарвинского поклепа. Они используют вертикаль стихии, а не таблицу видов, ведь рыба — рыцарь, одетый в сталь тех звеньев, что склепаны в щит Давидов. А книга — рваный и в узелках, но блеском ртутным кипящий бредень, и отражает в нем сыпь зеркал когорты волн и над каждой гребень. И постоянно ныряет ум за край страницы, поскольку верит, что мир — на китовом скелете чум, и где он стоит — очевидно, берег. Прогулки Марго. I Мемориальный серебряный стержень рва вместе с лебедем, как его Фидий высек, от плющенья в лезвие сдержан сумраком парка. И все это видеть некому. Нет никого, кто б заметил — лучше сказать, кто б узнал, — этот зяблый оттиск июльской Вселенной: на месте нет никого, кому я показал бы. Разве что кто-то невидимо дальний хочет любить эту воду и птицу, так же, как я, и держать это втайне, так же, как я, сорок лет или тридцать — кто-то, кто видов, изъятых из тленья, ищет — куда ему выдало паспорт новое, мне незнакомое племя, в гербе которого русло и ястреб. II Остывала скала, как слоеный пирог, и разряженный лес наступал, как слепой, натыкаясь клюкой на порог, и, как дети, шумел водопад. На пути черепаха стояла, спеша, я ее перенес на траву и услышал, что чья-то сказала душа — не моя, — что еще я живу. Или это был дух? Ведь вокруг ни души я не видел. А может быть, вздох? «Жив», — сказал — и прибавил кому-то: «Глуши». Цвету, что ли? Но цвет не заглох. Он стоял в форме купола, панциря, призм, синий, рыжий, какой-то еще. Как виденье слепого. Как собственно жизнь. Жизнь. И слава. И осень. И всё. * * * Что говорят к концу? Что земля есть плавное тело; что Рим и Иерусалим не уступят один другому ее; но главное, что она организм и он неделим. Что еще? Что арбе, поворачивая, ни на миг не сменить направленья колес, и поэтому то, что в земле есть горячего, роет две борозды по образчику слез. Что же в ней есть холодного, то — гармония: стадо холмов и мышц посреди колоннад ребер и рощ; связь их все церемоннее — кожа скрывает жар, но сама холодна. То — рудники и магма, а это — дерево, сложенный, как собор и скала, кипарис, для которого солнце, садясь, отмеривает под колокольню верх и под шахту низ. Стало быть, не обязательно, что что искусственно, то неестественно. Просто жерло утрат, свет поглощая, всхлип испускает — устное слово, то самое, что к концу говорят. Что говорят? Что говорят — то теряется в шуме воздуха. Говорят, что земля — это пауза и она повторяется, как двойная прерывистая колея. * * * Если, маленькая кукушка, ничего мне не прокукуешь, это значит, что очень скоро куковать ты будешь напрасно — все равно тебя не услышу.
Вы читаете Новый Мир. № 4, 2000
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату