грозному вождю, в едином ли раздражении глухо ропщет или публично поносит ослабевшего лидера — в любом случае речь идет о системе взаимного произвола и насилия, различающихся только интенсивностью, но никогда не превращающихся во взаимное партнерство. Возобладает ли во внутренней системе ценностей Путина «правление права» над «правом силы» или нет — вот это действительно очень серьезная и до сих пор абсолютно закрытая от нас «тайна личности». Которую мы сможем разгадать только по довольно отдаленным по времени результатам.
В конечном счете все зависит от того, по какому принципу будет выстраивать Путин свои отношения с наиболее «продвинутой» частью общества — с той частью, которая окажется настроена на неприятие нового образа власти, неприятие, может быть, неконструктивное, капризное, несправедливое, порой даже кощунственное, иногда хорошо проплаченное, связанное с необходимостью восстановить разрушенную ценностную систему, что легче всего сделать «от противного», от искусственно слепленного образа врага. Любимый В. Путиным, а также его друзьями и недругами тезис о «диктатуре закона», который от частого использования все больше напоминает солдатское исподнее времен Первой мировой — до того истрепали, — тоже требует отдельного «разбирательства». Диктатура закона — совсем не то же самое, что «диктатура права». Если во втором случае речь идет о безоговорочном примате определенных ценностей (общечеловеческих, буржуазных или классовых, как кому милее), то в первом варианте подразумевается определенный волюнтаризм. Какой закон имеется в виду? Тот, который был вчера, или тот, что мы сочиним сегодня? Бесспорно, что прокуратура времен Вышинского работала замечательно, как часы работала, и казусов типа «Бабицкого» и «Гусинского» не допускала, действуя в строгом соответствии со статьей 58. Между тем Владимир Владимирович ни словом, ни чем еще — и не только до выборов, но и отмахав сто дней «после приказа» — не дал понять, какой именно «закон» он подразумевает. Поэтому сами по себе слова о «диктатуре закона» значат немногое. Куда важнее действия власти. Как только логика реагирования власти выйдет за рамки защиты закона и права, как только окажется, что «с Римским Папой можно не считаться, потому что у него нет ни одной дивизии» (как говаривал тов. Сталин), — тогда сразу же станет очевидным, что «понятия», право силы и презрение к писаному закону и логике оппонентов, в общем, зоологические принципы организации человеческого сообщества торжествуют и что именно они оказываются генетически более близки бывшему советскому чекисту, чем принципы цивилизованные. И тогда Россию ждет дегенерация.
Дегенерация — это не ругательство. Это направление развития в сторону упрощения и коллапса. Дегенерировавшее общество вполне может оказаться устойчивым. А главное, дегенерация решит основную проблему сегодняшнего дня — проблему беспредела и безбудущности. Если выяснится, что время «птиц- говорунов», время демагогических Явлинских, патетических Собчаков и упертых в свое Сахаровых окончено, потому что все они в кулачки драться не умеют, если наиболее активной, наиболее дееспособной и устремленной в будущее частью общества попросту пренебрегут (хотите — служите нам, хотите — валите к такой-то матери), то это вовсе не приведет к мгновенному краху страны. Нежелание власти тратить время и ресурсы на людей, которые не являются арифметическим большинством, эдакая «антиполиткорректность», — все это очень быстро направит общество по известному маршруту, уже проложенному для него многочисленной армией первопроходцев.
«Понятия» и «воровской закон» — это набор вполне определенных правил, противостоящих «беспределу» и структурирующих общественное бытие. В конечном счете «воровской закон» — это биологическая справедливость, кодифицированный социальный дарвинизм в действии, эффективно регламентирующий права хищника и жертвы, слабого и сильного, при безусловном признании примата силы. При этом права «слабых» ничтожны, но не равны нулю, а права «сильных» огромны и общеизвестны. В стране, откровенно и последовательно живущей «по понятиям», для тех, кто не претендует на звание «народа» и преспокойно числит себя электоратом, вообще не возникает необходимости заниматься экономикой и политикой. Патерналистские инстинкты, психологические стереотипы массовой безответственности, социальная пассивность, укорененность «понятий» как общепризнанного инструмента урегулирования противоречий — все это создает объективную основу для того, чтобы «воровской закон» был практически легализован как альтернатива Конституции, для того, чтобы словосочетание «криминальный режим» превратилось из ругательства в констатацию.
Определенное общественное согласие с таким вектором развития страны было уже неоднократно продемонстрировано — это и казус Климентьева в Нижнем, и Коняхин в Ленинск-Кузнецком, и «общественно-политический союз (ОПС) „Уралмаш“» (аббревиатура, в милицейских протоколах обозначающая «организованное преступное сообщество»). Законная победа на выборах криминального авторитета Климентьева была пресечена властью из самых благих побуждений — но исключительно «по понятиям»…
Социальная база дегенерации общественного организма России по варианту его криминализации включает в себя сегодня большинство населения России, не имеющего устойчивых навыков жизни в правовом обществе, фактически вытесненного в криминал открытыми и массовыми нарушениями налогового и трудового законодательства. Для этого большинства «биологическая справедливость» кажется единственно возможным прорывом в будущее, а Путин, легитимизирующий свою победу на выборах в результате откровенного сговора с «олигархами» и фактического провозглашения «чисто конкретной власти» в стране — безусловным «криминальным авторитетом». При таком варианте развития событий Россию неминуемо ждет автаркия в иранском стиле (и, кстати говоря, похожий социально-политический строй), и в этом случае население и элиту будет мало волновать мировое общественное мнение. Криминальный организм общественного самоуправления на какое-то время оживит и приведет в движение социально-экономические силы. Правда, окончательно отомрут демократические институты, погибнут все ростки гражданского общества, воцарится жесткий многоцентровый авторитарный режим (эдакая система «вложенных паханов» — когда на каждом малом участке безраздельно царствует местная элита, она же «малина», которая регулирует свои отношения с соседями и старшими паханами в режиме сходок, стрелок и разборок).
Но у «чисто конкретной России» нет долгой перспективы. Дегенерация — процесс устойчивый, но ограниченный во времени: у нее неминуемо есть конец. В данном случае «право силы», возведенное в основной закон страны, сможет удерживать общенациональный организм не дольше чем либо до конца существования «суперпахана», либо до появления равных ему по влиянию «авторитетов». И поскольку примат права силы подразумевает только два выхода — безусловное подчинение или безусловную победу, — в какой-то момент неминуемо начнется драка всех против всех, «атомизация» страны, на карте которой, помимо Московской республики (Москорепы) и Татаро-Башкирского каганата появятся Нижнесалдинский протекторат и Урюпинское содружество, живущие, чтобы было не впадлу перед соседями, грабежами, набегами и торговлей заложниками…
Но думается, что другой — более оптимистический — вариант для России при президенте Путине остается пока что весьма вероятным, поскольку есть достаточно много объективных причин для его реализации. Здесь все зависит прежде всего от того, как именно сложатся отношения между Путиным и народом, в какую сторону народ «поведет» своего «зеркально отражающего» лидера. Потому что прямая связь между Путиным и населением страны, выражающаяся в подтвержденном на выборах общественном согласии вокруг его кандидатуры, мощнейшим и единственным ресурсом, который позволяет ему пока что достаточно успешно и эффективно «отвязываться» от «олигархов», региональной номенклатуры, коррупционно-лоббистской отраслевой камарильи и всей остальной криминально-тоталитарной псевдоэлиты. Потому что так уж в России повелось, что народа у элиты принято бояться — иногда, может быть, не совсем по делу. Так испугалась безоружного и неорганизованного народа в 1989–1991 годах сплоченная и хорошо вооруженная коммунистическая партгосноменклатура.
Теоретически действия В. Путина очень хорошо укладываются в схему «скучной дороги». Они должны — и в реальности происходит именно так! — определяться узким коридором «востребованного»: снижением налогов, восстановлением механизма управляемости (к чему следует отнести весь комплекс законопроектов, направленных на реформу государственного устройства и восстановление властной вертикали), разграничению власти и бизнеса, «отвязыванием» от «олигархов».
При этом «демократический» и «правовой» Путин по самой сути своего характера и общественных ожиданий не сможет стать харизматическим лидером возбужденной и воодушевленной толпы: он все равно
