который пронизан идеями политического радикализма.
В целом модернизацию частично удалось осуществить лишь в немногих государствах Азии и Африки, в числе которых — государства Персидского залива. Несколько десятилетий ускоренных социально- экономических преобразований по капиталистическому пути привели эти некогда архаичные восточные общества к поистине революционному скачку из отсталости в современный, постиндустриальный мир. И хотя исламская составляющая на общественном и государственном уровне в монархиях Персидского залива выше, чем в большинстве других мусульманских стран, здесь утвердились определенные элементы секуляризации государственно-правовой системы. Таковы, например, существующие в Саудовской Аравии консультационные советы, построенные по принципу шуры — совещательной традиции в исламе.
Но в большинстве исламских государств секуляризация, а с ней и модернизация встретили стойкое сопротивление. Ценности европейского безрелигиозного гуманизма там не прижились. Пожалуй, всерьез о приверженности секуляризму на государственном уровне заявлено только в Индии и Турции, где многое делается для того, чтобы религия становилась частным делом. Правящие элиты в этих государствах последовательно, на протяжении нескольких десятилетий, следуют принципу секуляризма, стремятся сделать государство независимым от религиозных организаций и духовенства, добиться равноправия религий. При этом приверженность секуляризму не стала синонимом осуществляемого «сверху» насильственного перевода религиозности масс в сторону нерелигиозности. Она свелась лишь к отделению религии от других сфер социально-политической деятельности.
В то же время в современной истории можно найти немало обратных примеров, когда неосторожная, непродуманная попытка «задвинуть» ислам на второй план во имя реализации какого-либо модернизаторского проекта приводила к трагическим последствиям, к расколу общества, своего рода «реакции отката». Наиболее яркий пример — Афганистан, где после попыток «запретить» религию в период правления левых прокоммунистических сил на политическую арену вышла новая, ранее не участвовавшая в межафганском конфликте сила — исламское движение «Талибан» (от слова талиб, означающее «спрашивающий», «находящийся в поиске»; талибы — это также «благоговейно постигающие ислам» ученики духовных и религиозных наставников). До антитеррористической операции осени 2001 года движение контролировало 90 процентов территории Афганистана и в восприятии немусульманского мира стало воплощением фанатизма, варварства и обскурантизма. В известной мере так оно и было, поскольку талибы использовали «исламское оружие» для радикального переустройства общества — в сторону реанимации религиозно-патриархальных устоев и насильственного утверждения их.
Другой пример — Алжир. Здесь в течение нескольких десятилетий проводился социалистический эксперимент. После краха главного спонсора мирового социализма — Советского Союза в этой арабской стране началась гражданская война, породившая терроризм «с религиозным лицом». В Иране шах, продемонстрировав пренебрежение к религиозной традиции в ходе реализации светской прозападной модели, не смог предотвратить исламскую революцию. В результате победил теократический режим Хомейни, а Иран, истерзанный кровавой гражданской междуусобицей, этническими распрями, вооруженным конфликтом с Ираком, оказался на протяжении длительного периода искусственно изолирован от мировых экономических и политических процессов, отброшен в своем развитии назад.
С выходом на политическую арену социальных групп, чья жизнь оказалась дезориентирована, нарушена в результате модернизации, быстрых социальных и общественных перемен, связано явление политизации ислама. Это — своего рода радикальный ответ мусульманского мира на вызовы, рождаемые современным развитием. Этому феномену способствовали периоды социальных и политических кризисов, внутренней и международной нестабильности, когда экономические трудности, политические потрясения, идеологическая путаница работали в пользу лозунгов «обновленного», «очищенного от западной скверны» исламского общества, а ислам превращался в наиболее доступный и приемлемый способ обретения национальной идентичности.
Политизации ислама способствовала и сложившаяся в большинстве государств исламского мира политическая атмосфера: они отстают в создании структур гражданского общества, утверждении демократических прав и свобод. Гарантами стабильности во многих странах является армия с присущим ей специфическим пониманием демократии и прав человека; диктаторские и авторитарные режимы остаются главной политической приметой мусульманского мира. В условиях отсутствия, подавления или запрета политической оппозиции, партий, профсоюзов, массовых политических организаций, попрания гражданских свобод — мечеть, религиозно-политические и националистические объединения и движения становятся единственно доступной формой противостояния власти.
К числу обстоятельств, благоприятствующих превращению ислама в политическое оружие, относится и то, что мусульманский истеблишмент в политических структурах стран Азии и Африки — одна из немногих сравнительно независимых и сильных «групп давления». Она устанавливает нормы поведения, которым должны следовать общество и государственные руководители, ответственные за принятие решений. Возвращая общество к истокам, традициям, в том числе и религиозным, идеологи политического ислама утверждают таким способом культурную самобытность, противопоставляют «превосходящие духовные ценности» Востока, занятого «поисками бога», Западу, погрязшему в материализме. В движениях, вдохновляемых идеями политического ислама, ощущается стремление очистить мусульманское общество от западной «скверны», создать новую модель, противостоящую «глобальной системе империализма», которую поддерживают «богатые в богатых странах совместно с богатыми в бедных странах».
Идеологическую базу современного политического ислама составляет фундаментализм. Его цель состоит в том, чтобы укрепить веру в фундаментальные источники ислама, привести нормы общественной и личной жизни каждого мусульманина в соответствие с религиозными заповедями, заставить верующих неукоснительно выполнять предписания Корана и шариата, утверждать основы исламской экономики, которая строится на принципах социальной справедливости. Как заявлял видный мусульманский теоретик Аболь Хасан Бани Садр, «мы будем производить в соответствии с нашими возможностями и потреблять в соответствии с добродетелями каждого». Падение веры и нравственное разложение общества трактуется как результат культурной и политико-экономической экспансии Запада (подобные настроения, кстати, распространены и в фундаменталистско-православной среде государств Центральной и Восточной Европы). Фундаменталисты выдвигают претензии и на универсальную значимость своей религии — вспомним знаменитое письмо Хомейни Михаилу Горбачеву, в котором об исламе говорится как о светлом будущем всего человечества.
Для крайних, экстремистских течений политического ислама, именуемых в литературе исламизмом, характерно агрессивное неприятие европейско-христианских духовных ценностей, повышенная политическая активность, готовность прибегнуть к насильственным методам, включая террористические.
Трансформация веры в идеологию, подчас радикальную, определяет политическую позицию исламистов, которые фактически смыкаются с экстремистскими политиками и партиями, выступающими против принципов демократии, прав человека и свободы совести. Исламисты ратуют за сильную власть, за жесткий моральный и идеологический порядок. По своему духу это течение близко к старым радикальным утопическим идеям новейшего времени. Его можно рассматривать и как своего рода исламскую вариацию марксизма-ленинизма, а то и фашизма (исследователями давно подмечено сходство программных установок египетской Организации «Братьев-мусульман», возникшей в 30-е годы XX века, с фашистскими идеями).
Долгое время исламско-фундаменталистский проект оставался утопией, идеалом, к которому стремились отдельные политики и общественные движения. Ныне исламская оппозиция в фундаменталистском обличье существует во всех государствах, где есть приверженцы ислама. В ряде государств (Алжире, Египте, Израиле, Ливане) исламисты прибегают к насилию, пытаясь заставить общество и власть принять их программу.
Исламские радикалы, идейные последователи имама Хомейни, выступают с пропагандой жесткого, замешанного на ненависти к Западу национализма, с популистскими, демагогическими и шовинистическими призывами. Лидер турецкой партии Рефах — Партии благоденствия (ныне — Партии добродетели) Неджметдин Эрбакан, шейх суфийского братства Накшбандийя и красноречивый политик, постоянно употребляющий в своих речах слова «благоденствие», «процветание», «счастье», связывает
