так ее представляла! Тело мое было нужно и больше ничего, а мне думалось о тихом, тихом покое, о чем-то чистом, красивом, детей я очень люблю — о ребенке думала. Одна грязь оказалась — чувствую себя опозоренной, заплеванной и не знаю, как теперь буду жить!»
«Вся, как есть, больная, расстроенная… Выдала свою дочку, да так неудачно, за ражженю. Развелся с первой женой из-за ребенка: мать хотела его крестить, а он не позволял (коммунист он). Все уговаривали с мужем — не выходить за него; так разве нонешние дети послушают: твердит одно, что он ей нравится и она привержена к партии. Ражженя и коммунист — бросил первую жену, ничего не стоит бросить и вторую! Сердце болит — вернется она домой!»
«Доктор сказал, что у меня воспаление сливочного нерва и воспаление седалишного шеста».
Мать привела девочку 6 лет. Воспаление легких. Отец пьет 7-й месяц. По ночам выгоняет жену на улицу. Девочка не хочет оставаться без матери и выбегает за ней на улицу. «Третьего дня ночь была холодная, мы с Сашенькой всю ночь просидели в холодных сенях, всю ночь проплакали, а к утру всю ее огнем распалило».
8. VI. «Дайте мне записочку, чтобы не стоять в очередях. Из-за маленькой булочки стоишь целый день… Затолкают экую-то слабую-то да больную — сил никаких нет!»
На днях, будучи в деревне, услыхал первый раз в своей жизни, как крестьянские девицы пели похабные песни.
«Плохо живем, уж так плохо, что глаза бы ни на что не глядели… Не поверите: далеко от нашей деревни до города, всего каких-нибудь 20 верст, а я до нонешней зимы с самой этой революции в городе не бывала. Да и не по что ездить, поглядеть-то не на что! Нынче в пост собралась. Иду по Крестовой и вижу: где памятник-то был царский, на том месте, где царь-то батюшка, красавец-то наш стоял, словно бы копна из теста надета. Вгляделась: лицо такое нехорошее и губу-то этак выпятил, длинное-то экое да противное… После экой-то красоты, што тут была, да экая-то скверность!.. Идет какой-то человек с книжкой под мышкой. Остановился и говорит: „Ты чего смотришь, тетка?“ А я и говорю: „Да кто же это?“ А он говорит: „Да разве не узнала? — ведь это царь!“ Батюшки-святы! Так это Ленин-то и есть, ну и харя! А он засмеялся да и говорит: „Только ты, тетка, больше уж никому так не говори, а то посадят!“» [19].
27. VI. «11-й год живем в этой маяте, чем дальше, тем все хуже и хуже… Довели товарищи — никому житья нет!»
1. VII. «Девочку зовут Кларой: это по-новому, для мужа, а я ее потихоньку окрестила и назвала Ларисой — для мужа одно имя, а для меня — другое».
«Запуганы мы все в деревне страх как: как закричат под окном: „На собрание!“, так я вся и затрясусь, сяду на пол, закроюсь руками и сижу ни жива ни мертва!»
3. VII. «Я партийный человек, держусь того взгляда, что надо поддерживать и выдвигать молодых советских врачей… Так что вы, может быть, не поверите мне, если я скажу вам, что рассчитываю только на вас, о вас очень хорошее мнение существует со всех сторон! Как честный человек я вам откровенно заявляю, что верю только вам!»
«Прислали к нам двух докторов, двух жидочков. Ничего, как есть, не понимают. Этта, захворал мой отец — мочу захватило, а они бились-бились: никак мочу спустить не могут! Уж возили к фершалу за десять верст — он уж и помог, а то бы помирать надо!»
Приходит парень лет 19–20. Просит избавить его от «срамоты». На одной руке у него татуировкой написано похабное слово (х), на другой нарисован penis с принадлежностями. Рассказывает, что это устроили ему товарищи, когда он был пьян до бесчувствия.
15. VII. «Мужики пьянствуют, а бабы аборты делают — вот и вся наша теперешняя распоганая жизнь!»
25. VII. «Ничего нам, родимый, не дают: ни беленькой мучки, ни каких-нибудь круп… Этта, дали на сенокос 5 фунтов пшена горького-прегорького: что хошь, то и делай, хошь ешь, хошь гляди на него!»
«Как жить-то, дорогой доктор?! Жакта нашла лишку в квартире, раньше платили 1 р. 35 к., а теперь наложили 5 р. в месяц. Хотела пустить кого-нибудь — не дают, говорят: будешь спекулировать квартирой! Пришлось выселяться, а двенадцать ведь лет жили в квартире-то. А я и пенсии-то получаю за ребят 9 рублей. Чем жить-то?! А этта, и пенсии-то не получила. Пришла получать, а кассир-то любезный с нашими-то сиротскими деньгами возьми да и сбежи! Так целый месяц и прожили без денег. Через месяц пошла получать, получила, а дорогой-то у меня все деньги-то и вытащили. И опять целый месяц без денег. Вот жизнь-то, не приведи никому, Господи!»
23. VII. Мои слова дочери Гале перед венчанием.
От своего имени, от имени твоей матери, от имени всех наших предков благословляю тебя, милое дитя мое, на почетную, красивую, честную жизнь женщины-матери. Мы тебя вынянчили, выпестовали и теперь вывели на широкую дорогу жизни… Но жизнь прожить — не поле перейти. Недаром жизнь называют еще морем житейским. Не все в море «струя светлей лазури», не все над ним «луч солнца золотой». Бывают и бури, и бурь этих больше, чем тишины и покоя. Тебе легче будет переплыть это море с новым товарищем и другом, если между вами будет всегда мир и согласие, «совет да любовь». Но и этого все-таки мало. В полной безопасности будешь только тогда, когда сохранишь в душе своей страх Божий и не угасишь в сердце своем пламень веры. Сохрани их. Вручаю дальнейшую судьбу твою Той, образом которой благословляю тебя, — благословеннейшей из жен, величайшей страдалице — Матери всех обездоленных, всех сирот — Матери Бога нашего!
27. VII. «Уж ты не молись Богу сам-то — я за тебя помолюсь!»
«Лучше бы в землю уйти — только детей жалко… Уж так тяжело, так тяжело нам, женщинам! Никакой помощи от мужей, а только одна порча. Пьяница на пьянице, хулиган на хулигане!»
28. VII. «Болит голова, все тело болит — муж отдул вчерашний день. Из-за того, что я не даю ему продавать картошку-скороспелку. Только дождались свежей картошечки, а он хочет вырыть всю и продать, чтобы деньги пропить. 11-й год живем — как чуть-нибудь, так и бьет чем попало».
31. VII. Ученик 1-го курса сельскохозяйственного техникума за Волгой. Резкое исхудание, усталый, изнуренный вид. Жалуется на общий упадок сил. Работает как чернорабочий на покосе в совхозе техникума. За работу ничего не получают учащиеся — ни деньгами, ни пищей. Кормятся за свой счет. Из дома ничего не помогают. Живет на 5 рублей пенсии. Около полугода не видел горячей пищи и вообще не обедал. Питается всухомятку, кое-чем.
9. VIII. «Поехала бы в деревню — да никак нельзя. С нами живут две золовки да деверь. Ничего, как есть, не делают. Этта, уехала, а они и разодрались, насилу разняли. Муж придет со службы, где бы пообедать спокойно, а они начнут ссориться да на меня жаловаться. Хлопнет дверью да и убежит не евши. А то, чтобы успокоить свое сердце, и их изругает, и меня. Я в слезы. Как я уеду — и при мне-то никакого сладу нет, а без меня все вверх дном пойдет. Нет, уж видно, как живем в аду, так и помирать надо в аду».
«Будешь ли спокойно жить, когда муж каждый день пьяный. Вчера говорит: рядись в няньки, не буду я тебя кормить! А куда я пойду — больная-то такая да и от детей».
В 8 часов вечера.
«Доктор дома?» — «Нет его». — «Где же он?!» — «Ушел к больным, вернется не скоро». — «Скажите ему, чтобы пришел на Волжскую набережную, № 7. У меня ребенок заболел, обязательно пришел бы!» — «Сходите к другому доктору!» — «А где я их на ночь глядя буду искать! Вот наказание…» Уходя, в воротах: «Зарылись, сволочи этакие!..»
Судили комсомольца-активиста за изнасилование.
Прокурор настаивал на обвинении. Подсудимый был приговорен на 4 года заключения.
Для меня этот процесс был любопытен, как иллюстрация к тому новому быту, о котором так много говорят и пишут. На сцену вытащен маленький кусочек, осколочек той жизни, которая где-то большими шагами идет мимо нас, о чем мы только смутно догадываемся, в тревоге думаем и поскорее отмахиваемся как от невозможного, невероятного.
Цветущий юноша, комсомолец, избач. Несомненно, в своей ячейке передовой общественный работник, «активист» — как их называют. Не секрет, что в среде этой молодежи усиленно изучают и интересуются вопросами пола. Собрания, конференции, доклады, дискуссии, «проработки» различных тем общественного и политического порядка — это все формальная, трескучая «для публики» сторона дела.
