Не ведает косноязычной муки. Иль это только показалось здесь — В разладе с будущим, с былым в разлуке? Суэцкий канал Пустыню видно с теплохода. Она лежит на желтых лапах. Она — не зверь, и даже запах Не выдает ее природу. А мне знакомо изначально, Как будто даже до рожденья, В ней нарастающее пенье, Что возникает беспечально, Безудержно и бессловесно, Но вечности равновелико. В нем промелькнут, подобьем блика, Какой-то путник неизвестный, Корзина-люлька, два верблюда, Не возвратившихся в селенье… И дальше понесло их пенье, Куда — не знаю, но — отсюда. Нечеловечески невинна Пустыня (нет соблазна древа?). С космическим сыпучим чревом Их связывает пуповина. И если щелки глаз разлепит Пустыня, взгляд узнаешь сразу — Ленивой бездны желтоглазой Во всем ее великолепье. Русские в Австралии О судьбе России разговор за чаем. Пенсионеры все с выправкой офицерской. Старость вселилась в дом, но не замечают, Не замечают здесь самозванки дерзкой. В прошлом недавнем — конторщики, кочегары, Кто-то посуду мыл, кто-то чинил заборы, Но голубеет кровь с годами. Недаром Смотрят на австралийцев орлиным взором. Будто и вправду будет, как в сказке было: Еще придут, позовут владычить и править. Призрачный белый конь ржет, как кобыла. Призрак коня… Конь блед… Вестник державы. * * * Отцу Павлу Адельгейму, приютившему десятерых подростков из вспомогательного интерната.
Каменистая почва, в которую сеют зерно. Безнадежное дело, которое Богом дано Во смирение пахарю, прочим же — во искушенье. Но дебильные дети блаженно пускают слюну И безгрешно смеются, возможно, спасая страну От чего-то еще пострашнее. Разум наш развратился, и соль потеряли слова. Будут новые люди безмолвно расти, как трава, К ним никто докричаться не сможет. Им неведомо будет добро и неведомо зло. Ной построил ковчег. Так когда-то зверькам повезло. Все по Книге… Но смилуйся, Боже. * * * На краткий миг земля и небо вместе, На краткий миг — на праздник Рождества. Бог, как всегда, не узнан, неизвестен, В пристанище случайном ночевал. И, как всегда, мы не туда смотрели И видели сгустившуюся тьму, Не замечая тихой колыбели И мудрецов, склонившихся к нему. * * * Памяти Ивана Кадушкина. Дни открытых дверей Для бедняг, оставляющих землю. Белорус ли, еврей Иль чеченец — любого приемлют В эти светлые дни Высочайшей амнистии Божьей. Улетают они В мир, куда остальные не вхожи. Там ни зла, ни мытарств И ни муки, хмельной и повинной. В величайшем из царств Все легки, словно пух тополиный.
