— А как же я?
— Ты будешь жить с женой и воспитывать сына, — ответила Ирина.
Он понял, что она все знает. Наивный человек, он до сих пор полагал, что Ирина ему верит безоглядно.
Кямал опустил голову. Врать дальше он не хотел. Вернее, хотел, но в этом вранье уже не было никакого смысла.
— Что с твоим сыном? — спросила Ирина.
— Врожденный порок сердца.
— Это опасно?
— До пятнадцати лет живут, — ответил Кямал.
— А сейчас ему сколько?
— Пять.
Значит, осталось еще десять. Одно дело растить свое продолжение, а другое дело… Ирине страшно было даже думать об этом. Она не хотела ставить себя на место Кямала даже в воображении. Бедный Кямал…
— Когда ты женился? — спросила Ирина. — Когда к школе пришел? Когда плакал?
— Да…
— А почему не сказал?
— Я не мог. Ты прости…
Кямал заплакал, но иначе, чем всегда. Обычно он плакал как ребенок, чтобы видели, и сочувствовали, и утешали. Это был плач-давление. А сейчас он плакал как мужчина. Прятал лицо.
— Я тебя прощаю, — сказала Ирина. Он заплатил судьбе сполна. Что уж теперь считаться…
Она обняла его за голову. От его волос пахло чем-то родным и благодатным. От них ушло общее будущее, но прошлое осталось и въелось в каждую клетку. Все-таки любовь, если она настоящая, остается в человеке навсегда. Как хроническая болезнь.
Ирина собралась в Москву не с пустыми руками. Она сосредоточилась и выгодно продала квартиру соседям — за шесть тысяч долларов. Деньги по тем временам — немереные. Если перевести на рубли — миллионы. Считай, миллионерша.
Ирина все узнала: можно прописаться в квартире сына или дочери. Не временно, а постоянно. Имея постоянную прописку, можно устроиться работать по специальности. Учителей не хватает, поскольку никто не хочет работать за маленькие деньги. Но маленькие — тоже деньги. Ирина умела виртуозно экономить. Она могла бы даже написать диссертацию на тему «Выживание индивида в современных условиях».
Предстоящая жизнь рисовалась так: Саша с женой, двое детей — Максим и Аля. И она — глава рода, на хозяйстве и воспитании детей. Молодые работают. Ирина — держит дом. Все логично. Впереди — счастливая старость, ибо нет большего счастья, чем служить своим детям.
Поезд отходил через сорок минут. Пришлось взять целое купе, иначе не уместились бы узлы и коробки. Провожал Кямал. А кто же еще…
Ирина позвонила в Москву с вокзала. Набрала код Москвы и номер Сашиного телефона.
— Але, — раздался молодой плоский голос. Ирина догадалась, что это жена Людка.
— Сашу можно? — закричала Ирина.
Она не доверяла технике, а ей необходимо быть услышанной.
— Его нет. А кто это?
— Ирина Ивановна. Его мама.
— Ну… — скучно отреагировала Людка. — И чего?
— Передайте Саше, что я еду. Пусть он меня встретит завтра в семь утра, поезд Баку — Москва, вагон четыре, место шестнадцать…
Ирина ждала, что Людка возьмет карандаш и все запишет: время прибытия, номер вагона. Но Людка недовольно спросила:
— В гости, что ли?
— Почему в гости? Жить.
— К нам?
— А куда же еще? — удивилась Ирина.
Людка оказалась тупая. Мать едет к сыну. Что тут долго разговаривать? Но Людка, видимо, считала по-другому: сначала надо спросить разрешения, а не ставить перед фактом.
Ирина бросила трубку. Вернулась к вагону. Кямал держал Алечку за руку, поглядывал на часы.
— Иди, — сказала ему Ирина. Забрала Алечкину руку в свою.
Ирина не хотела дожидаться той минуты, когда поезд тронется и Кямал побежит рядом, задыхаясь, чтобы хоть на секунды отодвинуть расставание. Ей было его жаль.
Жалеть надо было себя: сорвалась с места, как осенний лист, ни кола ни двора, и как там ее встретят, да и встретят ли… Жалеть надо себя, но она жалела Кямала — своего третьего ребенка. Как он будет справляться с жизнью, бедный мальчик, у которого еще один бедный мальчик…
Слезы жгли глаза, но Ирина стиснула зубы.
— Иди, Кямал… — приказала она. — Иди и не оборачивайся.
Кямал послушался, он привык ей подчиняться и пошел не оборачиваясь. Он уходил в свою жизнь, где больше не было счастья, а только долг и страдания.
Ирина не спала всю ночь. Жалость и упреки скребли душу, как наждачная бумага. И непонятно, встретит ее Саша или нет.
Саша подошел к вагону и привел друзей. И они ловко погрузили в «рафик» все ее узлы и коробки.
Алечка стояла возле машины, тепло закутанная. Ирина боялась перемены климата.
— Мне снились лошадки, — сказала Алечка.
— Да? — отреагировал Саша. Ему не хотелось вникать. Ирина поняла: поезд ночью вздрагивал, покачивался, и Алечке казалось, что она едет на лошадках.
Ирина наклонилась и поцеловала свою дочку-внучку. Ей было жалко ее, стоящую в толпе среди чужих равнодушных людей.
Начиналась московская жизнь.
Саша подавил яростное сопротивление жены, и Ирина с Алей поселились в их двухкомнатной квартире, в районе Братеева. Братеево — название бывшей деревни. Ирине казалось, что она попала не в Москву, а в город Шевченко с тоскливо одинаковыми блочными строениями.
Какой смысл жить в Москве, если обитаешь в Братееве? С таким же успехом можно жить в Тамбове и в Туле…
Снежана с мужем снимали комнату в Химках. Но даже туда Ирина не попала, потому что ее не звали. Снежана с мужем сами приехали в гости, привезли торт и бутылку шампанского. Алечке — ничего.
Ирина даже онемела от возмущения. Не видеть дочь четыре года и приехать с пустыми руками! Это что-то уж совсем непостижимое.
Отправляясь в Москву, Ирина побаивалась, что Снежана заберет Алю. Но Снежане это и в голову не приходило. Она вся была в своем новом Олеге.
Новый Олег — с бородой и глазами, как Че Гевара. Но без беретки. Держался скромно.
Ирина с места в карьер поинтересовалась квартирным вопросом и выяснила, что Олег со Снежаной снимают комнату в коммуналке.
— А где вы раньше жили? — спросила Ирина у Олега.
— С родителями, — ответил Олег.
— Тоже в коммуналке?
— Нет. У нас трехкомнатная квартира.
— Вы там прописаны? — допрашивала Ирина.
— Ну да…
— А почему вы не можете жить в одной из трех комнат? Разве лучше снимать? Выбрасывать деньги на ветер?
