Новый мир. № 11, 2002

Восполнить недостаток красок
по силам лишь героям сказок.
Плутовка рыжая — лиса —
ненастным днем слепит глаза.

* * *

Глаз потек у снежной бабы.
Озадачился хотя бы.
Призадумался всерьез
над причиной бабьих слез.
Может быть, твоя вина
в том, что стала на припеке
глина черная видна.
Что, как будто руки в боки,
крепкоскроенный силач,
по дорожке скачет грач.

* * *

Сумятица, неразбериха —
весне сопутствующий фон —
поскрипывает облепиха,
в саду капели слышен звон.
Кто хочет в отчий дом вернуться,
тотчас, когда за ним придут,
пошире должен размахнуться
и бросить медный грошик в пруд.

* * *

Земля похожа на цемент.
Фантазия богата.
А инструмент —
лом да лопата.
Воображение подчас
рисует дивные картины,
но слезы катятся из глаз
у насмерть загнанной скотины.

* * *

Мне кажется, только тогда я заметил,
как был небосвод по-весеннему светел.
Поодаль, идущие в пешем строю,
солдаты горланили песню свою.
«Никто не молчал при твоем погребенье».
Нубийцев колонна прошла в отдаленье.
А следом за ними, помедлив слегка,
в движенье пришли остальные войска.

* * *

В округе снег сошел давно.
Как бабочка ночная,
на память корка ледяная
оставит по себе пятно.
След на асфальте небольшой —
все то, что нежным телом
и что божественной душой
мы называем между делом.

Василий Голованов Видение Азии

Голованов Василий Ярославович — прозаик, эссеист. Родился в 1960 году. Окончил факультет журналистики Московского университета. Автор книг «Тачанки с юга» (1997), «Остров, или Оправдание бессмысленных путешествий» (2002). В «Новом мире» печатается впервые.

I. Глубины

Ветер дня — теплый, ласковый — подхватывает двух жаворонков, они выпархивают из высокой травы при нашем приближении и оглашают степь и небо трелями, в которых звучит столь несомненная хвала всему живущему, что, в общем, делается ясно, как бы ни называлась сама долина — долиной мертвых или долиной царей, — они отлично прижились здесь и славят все живое и все, что по неведению кажется нам мертвым: дальние горы, камни курганов и желтую сухую траву, в которую до самого горизонта не вкраплено ни капли зеленого. Конец апреля, но здесь, в центре Азии, степи оживают поздно, а первый дождь не ждут раньше, чем месяца через полтора. Степь — желтая и золотая — волнуется вокруг, как море. Море суши, если, о, так позволительно будет сказать, ибо вокруг — только эти желтые волны, небо и камни.

Бескрайность. Слова о вечности были бы произнесены, если б не звучали так банально. Но не странно ли, что камни этих курганов, которые по привычке называют «скифскими», сами скифы застали уже наполовину вросшими в землю. Толща времени пролегла между ними. Притом это были молодые еще скифы, которые думать не думали никуда исходить и изливаться из глубин Азии, чтобы пугать древних греков, скрываясь в тростниках болот Меотиды. Они только-только начинали гуртовать коней, скликать союзы племен и ощущать себя воинственными, как потом многократно случалось с разными другими племенами в виду той же долины царей, тех же бесконечно разбегающихся волн травы и, возможно, тех же жаворонков. Ибо когда говорится: «волны кочевников из глубин Азии…» — то это отсюда. Здесь «глубина»