охранного отделения. — «Вопросы истории», 2002, № 7, 8.
«Протопопов, как я уже говорил, в управлении министерством ничего не понимал, но очень был горд тем, что выбор для замещения такого ответственного поста в России пал на него; это льстило его самолюбию. Не менее его радовало и то, что, будучи министром внутренних дел, он в то же время был главноначальствующим над Отдельным корпусом жандармов; он даже поспешил сшить себе жандармскую форму. Смешно было видеть действительного статского советника Протопопова в шпорах, генеральских чакчирях, в офицерском пальто с красной подкладкой и гражданскими погонами. Появление его в этой форме в Государственной думе вызвало общие насмешки, после чего он носил эту форму только дома».
Кстати, очень интересно и, как кажется, достоверно описан «распутинский сюжет»: от вознесения до убийства.
О. В. Головникова, Н. С. Тархова. «И все-таки я буду историком!» О новых следственных материалах по делу Льва Гумилева и студентов ЛГУ в 1938 году, найденных в российском государственном военном архиве. — «Звезда», 2002, № 8.
На мой взгляд, это стержень номера. Впервые представлены оба письма Ахматовой Сталину — и 1935, и 1939 года. О втором письме Ахматова никогда никому не говорила. Описание (по документам и воспоминаниям) поведения властей в отношении поэта — все тот же дьявольский спектакль, прихотливый и предсказуемый одновременно.
Денис Гуцко. Апсны букет. Вкус войны. — «Знамя», 2002, № 8.
Грузинско-абхазский конфликт. Кровь, пот, слезы, безумие.
«Вот — потрогайте эту чужую войну».
Владимир Дегоев. Трагедия как диагноз. — «Дружба народов», 2002, № 8.
«России следует помочь Соединенным Штатам ужать пространство их господства (ну не мило ли? — П. К.) с минимальным ущербом для всеобщей безопасности. А это значит — соблюдать крайнюю осмотрительность, избегая резких и угловатых движений. Стоит приложить усилия к тому, чтобы ослабление американского могущества и восстановление российского стали сообщающимися сосудами, чтобы на просторах бывшего Советского Союза и за его границами не образовался вакуум влияния с перспективой заполнения его деструктивными и безответственными силами. Оправившаяся от потрясений, стабильная, предсказуемая демократическая Россия выгодна всем вменяемым государствам на Западе и Востоке. Без ее деятельного участия немыслимо построение устойчивого миропорядка. Но стать вровень с такой грандиозной задачей предстоит ей самой. Сделать это за Россию никто не в состоянии».
Арнольд Каштанов. Миф об эгоизме. — «Дружба народов», 2002, № 8.
«Душа человека, которую мистики полагают божественным подарком, легко определяется в психофизическом и даже биохимическом плане. Ее можно выразить и химической формулой: это и есть немотивированная тревога человека, которая „приводит организм как целое в состояние беспокойства“. По ее приказу собирают, ищут, хранят, улучшают то, что есть, и воображают то, чего нет. Сочиняют стихи и музыку. <…> Материальное — аккумуляция духовного. И в этом смысле все материальные блага являются частью нашей души. Я испытываю неловкость, относя накопительство и стяжательство к проявлениям духовности, в то время как их называют проявлениями бездуховности, но это неудобство лишь семантическое, связанное с определением понятия. У моего определения души одно лишь преимущество: оно может быть выражено химической формулой».
Так и вижу новую главу в школьном учебнике по химии.
Л. Коган. «И внял я неба содроганье…» О философии пушкинского «Пророка». — «Вопросы литературы», 2002, № 4, июль — август.
Относительно новая трактовка «диспута между Пушкиным и Филаретом». «Пушкин не менее Филарета чуток к тайнописи Бытия. Однако их представления о жизни существенно различны. У первого — бурная динамика становления, у второго — фатально предустановленный статичный архетип». Много — о противоестественности распространенного в критике «филаретизирования» поэта и «пушкинизирования» митрополита. И об отношении к свободе, естественно.
Б. Крутиер. Крутые мысли. — «Вопросы литературы», 2002, № 4, июль — август.
«Если яйца учат курицу, значит, они крутые».
Ловкая сентенция профессионального изготовителя парадоксальных афоризмов, многолетне работающего в нелегком жанре, напомнила слышанную мной реплику великого языковеда Дитмара Эльяшевича Розенталя. Пятнадцать лет тому назад этот похожий на сказочного гнома человек говорил студентам МГУ: «Вы, конечно, думаете, что знаете русский язык? Не втирайте мне пенсне!» И через паузу с удовольствием объяснял, что «втирать очки» — это выражение из жаргона карточных шулеров. Очки на картах.
Виктор Куллэ. Литературный текст, или Почти без брезгливости. Стихи. — «Знамя», 2002, № 8.
«Видимо, парадигма социалистического реализма не так проста и однозначна, как полагают ее современные критики». Внимание, сейчас и ответ: «<…> декорум, маскируемый под „типические обстоятельства“, порой запечатлевал эти самые обстоятельства, идеализация иногда становилась средством такого экспрессивного освещения явлений, которое проникало в их эстетическую сущность. Да и само направление соцреализма как историко-литературная система, включающая в себя жанровые и стилевые процессы, при всей своей „зажатости“ имело некоторый „люфт“, „зыбь“ на границах».
Единственным выдающимся, художественно совершенным произведением соцреализма здесь полагают «Василия Теркина».
Афанасий Мамедов. Фрау Шрам. Роман. — «Дружба народов», 2002, № 8, 9.
Интеллигентный бакинец в Москве девяностых годов. Очень доверительная, почти дневниковая беллетристика. Эпизод бритья перед зеркалом (и струящихся при том мыслей), — как подслушал да подсмотрел, ей-Богу.
Б. А. Нахапетов. Придворная медицинская часть в России. XIX век. — «Вопросы истории», 2002, № 8.
«Предупреждение заноса заразных болезней в Августейшую семью, как указывалось в одном из отчетов Придворной врачебной части, „дело <…> очень трудное и не всегда выполнимое, особенно если принимать во внимание условия придворной жизни и громадное число лиц, занимающих самые разнообразные социальные положения и имеющих доступ во дворцы“».
Письма Д. Я. Дара к В. А. Губину. Публикация, вступительная заметка и примечания Владимира Губина. — «Звезда», 2002, № 8.
«Именно эта особенность, умение увидеть себя и свои страдания со стороны, помогла мне перенести войну, блокаду, гибель семьи. В самые тяжелые минуты — когда я лежал раненый на поле боя, когда я мерз и голодал в окопах, когда все мое существо возмущалось и негодовало против того, что мною командуют люди, не заслуживающие моего уважения, я умел сохранить какую-то такую точку зрения, что все окружающее представлялось мне громадной героической трагедией, и я сам представлялся участником этой трагедии. <…> Я не знаю, поймешь ли ты это чувство, и поймешь ли ты, какое великое благо обладать этим чувством и что только оно и отличает художника от не художника, но я думаю, что ты все это поймешь и уже понимаешь».
