Новый мир. № 6, 2003

Кто же держит нас веками,
Нас, одну из многих звезд?
Даль раскинулась над нами,
Утром свет, а к ночи тьма
Гладит вечными руками
Наши хрупкие дома.

* * *

Что людям ни приснится!
Мне снятся лагеря.
Из проволоки граница
И тусклость фонаря.
Ко мне отец приходит,
Ко мне приходит мать.
Велят конвой и ходики
Свидание кончать.
Я требую начальника,
Конвойному грожу
И плачу от отчаянья,
Что ни за что сижу.
Но если повториться
Жизнь хоть во сне вольна,
Война должна мне сниться.
Не снится мне война.

Поэт

Поэт всегда пророк —
И с первых дней творенья
Строка его зарок
Его Богослуженья.
Для красного словца
Найдутся и другие,
Поэт слуга Творца,
А не психиатрии.
И не сведут с ума —
Ни холод и ни голод,
Ни тощая сума,
Ни погребальный молот, —
Он и такой — пророк,
И вся его тревога
За грех постыдных строк
У Божьего порога.

* * *

Что-то легковесное, чужое
Горным облаком обволокло,
Слепо время сдвинулось земное,
Рухнуло последнее число,
Отзвенели все его минуты,
И секунды быстрый путь прошли,
И прорвался я из тяжкой смуты
И по краю двинулся земли.
Я не знал, как тяжко время весит,
Тяжелее гор, земли ночной,
И уносит грады все и веси,
И тебя, и весь твой путь земной.

Марина Палей Вода и пламень

Палей Марина Анатольевна родилась в Ленинграде. В 1978 году закончила Ленинградский медицинский институт, работала врачом. В 1991 году закончила Литературный институт. Прозаик, переводчик, критик. Автор книг «Отделение пропащих» (М., 1991), «Месторождение ветра» (СПб., 1998), «Long Distance, или Славянский акцент» (М., 2000), «Ланч» (СПб., 2000). Постоянный автор «Нового мира». С 1995 года живет в Нидерландах.

В яркий день, когда витрины уже завалены хорошо загорелыми пасхальными зайцами, глаз примагничивает оживленное столпотворение возле кирхи. Храм вздымается на невысоком холме — величественный, несоразмерно крупный для этого городка, попавший в него словно по ошибке, — словно рассчитанный изначально совсем на другой, величественный город. Площадка перед кирхой обычно пустынна: лишь две бронзовые фигурки — Христос у колодца и самаритянка — своим постоянным присутствием (особенно это чувствуешь ночью) привносят в открытую небу плоскость уют когда-то горевшего очага. Да, площадка перед кирхой обычно безлюдна, поэтому, уловив праздничное возбуждение, зрачок невольно берется искать пышное облачко девственной белизны, особенно белое на непроницаемом фоне темно-синих мундиров. Воздух апреля так приятно прохладен, так нежен для кожи, но втягивать его приходится по чуть-чуть (досадуя, что в ноздрях от природы нет дополнительных фильтров): едкий, всепроникающий запах свиного навоза насквозь разит беззащитный мозг. Ветер дует с полей, редкостное зловоние накрывает городишко, как муху, — но, даже если бы местная роза ветров, сжалившись, изменила свои очертания, это нисколько не изменило бы существующего положения дел, потому что — кроме этих свежеунавоженных полей — вокруг городка, на много километров вокруг, ровным счетом ничего нет. Мундиры, словно под напором, все прибывая из дверей кирхи, заполонили уже значительную часть площадки, а пышное белое облачко с цветами в руках так и не появляется. Наверное, нелегко проникаться возвышенностью момента, венчаясь под фундаментальный смрад свиных экскрементов…

Невесты, стало быть, нет, и глаз уже ищет кого-то другого — того, из-за кого под открытым небом роятся сейчас наглухо зашитые в мундир люди. Возможно, это знаменитый преступник-рецидивист, который довольно находчиво прятался, пока его только что не накрыли, за трехсотлетним алтарем. Возможно, сейчас я как раз вижу полицейских специального подразделения, которые прибыли для поимки