Рассказы
Она рукой отделила половину золота в шкатулке, сложила ее в пакет, который закуклила в черный свитер. Еще в сумку побросала что-то и выбежала из дома, крикнув: «Уеду к маме».
— Ира, ты не понимаешь… — кричал муж вслед.
— Малышонков, я сменю фамилию после развода! Золото твоей покойной мамы я не тронула. — Ее взгляд режет, как меч.
Кот Бойкот смотрел на убегающую хозяйку, и казалось, что он морщит лоб от раздумий над происходящим (лоб у него полосатый): «Вот, в очередной раз убедился, что я умнее всех! Она куда-то побежала из дома, как будто бы найдет еще что-то… Я вот не ищу, я сразу нахожу, как Пикассо, о котором мои хозяева часто говорят!»
Он много раз присутствовал, кот Бойкот, при том, как они вспоминали о знакомстве… Впервые налетели друг на друга, когда бежали в экскурсионном раже по Пушкинскому музею — вдоль целой стены Пикассо. И хозяин сказал:
— Пикассо просил у пермяков минерал волконскоит — у него зеленый особый цвет, в Очере только есть — у нас. Залегает. Мы послали ему… Так что Пикассо и Урал — это почти одно и то же. У меня дядя — геолог, он и отправлял посылку в Париж.
— Через кого просил? — уточнила Ира, уличающе-кокетливо поведя глазами.
— Через корреспондента газеты «Известия».
И еще больше у них загорелись глаза друг на друга, когда обнаружилось, что у каждого из них огромное наследство: детство. Ира в пять лет говорила матери, занявшей очередь: «Ну почему ты любишь так далеко вставать?»
— А я в третьем классе залез на шкаф, рядом с чучелом крысы. Учительница сказала: «Молодец! Тебе идет чучело».
…Ира себе диктовала: в поезд и к маме! Вдогонку за мамой, которая только вчера увезла дочку к себе на зимние каникулы. Мороз увидел Иру: какие плечи, какие губы, какая грудь! — и полез к ней за шиворот, защипал разнузданно. Она остановилась и подняла воротник дубленки.
У ссоры есть свое поведение, точнее, сознание. Ссора вырабатывает свои собственные антитела, сопротивляется примирению людей, то есть своему собственному уничтожению.
Ира не могла успокоиться: «Он виноват, виноват… Ты кто, крутой спецназовец? — обратилась она к мужу, хотя удалялась от него к остановке. — Сколько раз я говорила, чтобы ты не спрямлял путь через дворы, особенно после зарплаты, да еще плюс тринадцатая. В общем, улетело двадцать тысяч на дозы наркоманам!»
А кто еще впятером нападает? Только они. Как Виталий рассказывал, бросились с разных сторон, один тут же сделал подсечку, а другой сел на голову — и зашарили руками… Тут она недослушала, затопала ногами с отвращением, заплевала, а Виталий подумал с испугом: «Как хорошо, что я не успел рассказать, что я закричал, как заяц: „Ребята, берите все, только не убивайте!“»
В автобусе Ира увидела известного телеведущего П. Он сидел рядом с женщиной, которую называл мамой.
— Мама, вы цветы куда везете? Не важно! А положите один цветок на тротуар — в память о погибших в Чечне. — Тут он засек Ирину: — А вы не будете возражать, если рядом с вами будет спутник, верный и мужественный? — И светски дохнул перегаром ей в лицо. И снова: — Мама, так вы положите один цветок на тротуар.
Время от времени он задремывал и вдруг, как проштрафившийся часовой, резко вздергивал голову и по очереди делал два своих предложения: маме и Ире. При этом он выглядел старше их обеих, вместе взятых.
В купе Ирина увидела, что у попутчицы было выражение лица попутчицы, готовой рвануться вперед со своим рассказом о жизни. Она даже улыбнулась, сигналя о начале рассказа… А что она может рассказать-то? У нее такой узкий лоб, что на нем помещается всего одна морщина. Спасаясь, Ирина сунула сумку на антресоли купе и залезла на свою верхнюю полку. Через минуту зашли два, кажется, студента, вырабатывающие громкую жизнерадостность:
— Тогда был ритмичный медляк…
— Нет, тогда погнали уже быстряк!
