Новый мир. № 7, 2003

Навряд ли печальней возможно представить наследье.
И не с чем уйти, чтобы с чем-то обратно вернуться,
добро бы от сна — тяжелее от яви очнуться.
Кривые ступени, холодные серые плиты,
и камни разбиты, и мысли святые забыты,
и клети лесов накренились до самого неба.
И мертвая память как несовершенная треба.
Под сводами Спаса невидимо Преображенье,
лишь темного снега наметы, морозное жженье.
Всё выше идем, а как будто спускаемся ниже,
и странно услышать почти позабытое «…иже»…
О, сколько еще нам щепотью крестить этот воздух,
чтоб снова исконный наш, отчий, почувствовать роздых,
увидеть, что паперть от ладана стала туманна…
И грешные губы молитвенно шепчут: «Осанна!»

* * *

* * *

Слова, превращенные в пули,
возможно, уже не слова:
в сплошном демоническом гуле
они утеряли права
на музыку, что согревала
и души звала к небесам,
и вечную жизнь обещала,
и волю давала слезам.
Уйдем в тишину золотую,
в молчание далей цветных,
где губы молитву святую
прочтут, поминая родных.
И вечная тайна пробьется,
жестокую блажь отстраня.
И музыка вновь отзовется,
в согласных и гласных звеня.

Рустам Рахматуллин Средокрестия Москвы

Рустам Рахматуллин (род. в 1966) — эссеист, москвовед. Куратор московского Эссе-клуба, участник литературно-исследовательской группы «Путевой Журнал». Лауреат премии «Нового мира» за цикл эссе из будущей книги «Облюбование Москвы» (см. «Новый мир», 2001, № 10 и 2002, № 11).

Цикл «Средокрестия» входит в первую книгу автора «Две Москвы. Опыты метафизического градоведения», которая готовится к изданию в этом году. Цикл включает кроме предлагаемых здесь эссе о средокрестиях водном (см. «Водопоец» — «Новая Юность», 1999, № 5), «явленном» (см. «Красная площадь» — «Октябрь», 2002, № 10), «морочном» (см. «Исход» — «Новый мир», 2000, № 1) и «потаенном» (см. «Точка F» — «Независимая газета», 1998, 16 октября).

I. Грунтовое

…На сем месте созиждется град превелик, и распространится царствие треугольное, и в нем умножатся различных орд люди.

«Сказание о начале царствующего града Москвы».

Боровицкая площадь. Начинается земля, как известно, от Боровицкой площади. В частности, от нее начинается Кремль, распространяется к востоку с каждым расширением, а наконец остановившись, образует за собой Красную площадь, откуда земля начинается снова.

Во всяком случае, если на Красной начинается Россия, то на Боровицкой начинается Москва, — и может отыскаться какой-то смысл в том, что эти два начала не совпадают. Между ними заключена дистанция Кремля, который, маскируя несовпадение, начинает землю собой.

Боровицкий ноль координат образовался скрещением дорог у слияния рек. Здесь, при впадении Неглинной в Москву, нашла свой брод Волоцкая, новгородская дорога — нынешняя улица Знаменка. За бродом она продолжалась дорогой, которую мы назовем, в реалиях XIII и последующих веков, ордынской: улицы Всехсвятская, Полянка и далее. Торг и город завязались подле брода: великие континентальные столицы начинаются у мелкой воды.

У брода же эту дорогу пересекла другая, шедшая вдоль Москвы-реки, дорога, соединявшая Ростово- Суздальскую землю с Киевом: бровка (или подол) Кремля — Волхонка.

Так, крестом, Москве было указано место.

Качели сил. Дороги, сбившиеся в эту крестовину, были путями к центрам власти — и значит, векторами силы, самой истории, линиями разломов и альтернатив. Здесь юго-западный, галицкий, впоследствии литовско-русский или малорусский путь народа мерялся с владимирским, великорусским, северо-восточным. Юрий Долгорукий из этой точки тянулся к Киеву, недаром и запомнился как повелитель московского начала, — а сын его Андрей вернулся через это средокрестие на долгое плечо Владимирской Руси. Качели решающего выбора лежали на стволе пути из Новгорода в степь как между третьей и четвертой силами, то арбитрировавшими двум первым, то заключавшими союз с одной из них, то враждовавшими.

Четыре России — и каждая из боровицкого начала делает вечный выбор между прочих трех. Так что, идя в любую сторону от средостения Москвы, мы движемся не как-нибудь, но по путям судьбы России.

Кремль, Занеглименье, Замоскворечье. Четыре дороги — да три суши, поскольку две реки. Кремль, Занеглименье, Замоскворечье — в точку боровицкого начала сбились три доли мира. Эти три суть Святая Русь, Запад и Степь, Орда. Чем не способ разгадки загадочного царства треугольного?

Загадочного тем еще, что меряно начетверо: по осям скрестившихся дорог. У средокрестия Москвы три превращается в четыре, и обратно. Эту арифметику необходимо понимать, чтоб понимать Москву.

На Стрелке. Мерцание тройки-четверки разыгрывается на Боровицкой как двоение Запада. Двоение на северный и южный, варяг и греков, Балтику и Средиземноморье, а в ближнем круге — на Новгород и Киев, позднее Русь Литовскую. Все это развилка Знаменка — Волхонка.

Двоилась и сама Волхонка: этот, древнейший, путь на Киев лежал через Смоленск. По мере возвышения Литвы на строгом западе и подчинения ей юго-западного Киева двоение Волхонки исполнялось новым смыслом — она вела во все литовско-русские столицы; впрочем, смоленская дорога тогда же начала свой переход на ложе Воздвиженки, а киевская, сделавшись прямой, пошла по броду и Замоскворечью, образуя ложе Якиманки.

На общий угол Знаменки с Волхонкой выходила церковь с Никольским посвящением. Словно заступник всех идущих сторожил на распутье. Церковь была построена стрельцами и прослыла Николою Стрелецким, но это имя отдается и значением развода стрелок. Еще один Никольский храм стоит в Старом Ваганькове, назади Пашкова дома.