этот… Забыла, как называется.
— …Мне главное, дед, было добраться до моей машины. (Вернее, до сестринской.) Едва-едва мы с тобой оттуда свалили, я машину увидела. Углядела!.. Припаркованную… Не тронутую ментами… Заправленную машину!
Она закурила.
— А это значило, что я — уже дома. Уже с отцом. С родненьким моим папочкой. Ты понял? Все остальное — не значило… Отец мог кинуться меня искать — и мог засветить себя. Там! В дурном месте.
— Какая хорошая дочь.
— Хорошая.
Помолчали
— Я, дед, заметила, как ты отвалил с обидой. Но я уже решила… Едва завидели мою машину в целости: всё в порядке! Цок-цок. Я прибыла в штаб дивизии. Так и повторяла себе мысленно. Я прибыла в штаб дивизии… Я прибыла в штаб дивизии…
Я не хотел выказывать долгой обиды. Это тупик. Это глупо!.. И потому я стал посмеиваться:
— А твоя ломка?.. Ха-ха-ха. Это тоже цок-цок?.. А обстрел? (Я смеялся.) А мертвый Славик? (Я смеялся.) А то, что я оглох? А то, что я тебя не бросил?.. Ничего не значило?
Но может быть, что и я (если счеты сводить на глубине) был зол как раз из-за того, что у этой красивой и молодой нашлось в тот час столько отваги — защищать папашку-политикана. Пусть даже сделалось это у нее мимоходом. Пусть на испуге! Пусть на инстинкте!.. Завидуешь, старый хер? — спросил я сам себя… Тебе бы такую дочечку. (Твои-то дочери где?.. Кого они по жизни выручают?)
А она повторяла, поруливая:
— Цок-цок. Цок-цок.
Потом все-таки заговорила:
— И нечего обижаться — нечего меня со стороны оценивать. Такая или сякая, какое твое дело!
Я молчал.
— Ты, дед, темный. Слыхал ли ты про заповеди? Там есть одна гениальная. Не оценивай людей, да не оценят тебя самого.
— Не суди…
— Судить — и значит оценивать.
— Это как сказать.
— А вот так и сказать. Не спорь, дед. Применительно к людям — это ровнехонько одно и то же. Мне папашка объяснил!..
Я смолк. (Я мог бы еще осмелиться и кой в чем поспорить с евангелистами. Но как можно спорить с ее папашкой?)
— Да ты же совсем темный, дед! Меня качает, какой ты темный!.. Старый, а заповеди не помнишь. Не по-ооомнишь.
Я опять попробовал смеяться:
— Если хорошо поднатужусь, вспомню.
— Нет, дед. Если ты хорошо поднатужишься, у тебя только член встанет. Ничего более значащего не произойдет. Ты это уже доказал. Вполне. Бегал голяком… Говорят, твой член в приборы ночного видения усмотрели — любовались. Фотографировали!.. Решили, что парламентарий наконец-то вылез с белым флагом!
Это удивительно, как она и мой племяш Олежка одинаково ерничали. Друг друга не зная… Одинаково прохаживались на мой счет. Одинаково мыслили. Одинаково отталкивали старого дядьку. (Заодно с его мужским естеством. Подчеркнуто заодно. Мой член уже мешал им жить. Занимал место.) Не сговариваясь, хотели меня задвинуть. Выталкивали меня куда подальше… На отмель. На обочину. В мусор. В никуда. В ночь.
— Ой! Я вдруг вспомнила… Битое стекло на полу. Хорошо, я сообразила не оттаскивать тебя сонного в теплый уголок! Вся бы спина в порезах!..
Тоже было понятно. Тактика. (Слегка посочувствовать зажившемуся старикану. Почему бы нет?..) Все равно же на отмель. В никуда.
— Так что прости, дед… Может, и не надо было лупить тебя по башке. Да еще на виду у всех…
Она прибавила скорость.
— Но я же объяснила… Меня беспокоила машина. Ведь машину менты могли угнать…
Наше объяснение вдруг застопорилось. Нас с Дашей прервали. Притом грубо прервали — свистком и еще крепким встречным матом.
Пришлось съехать в сторону и тормознуть.
— Проверки на дорогах. — Даша готовила улыбку.
Мент… Словно проинтуичив, что милицию только что поминали, страж шел к нам, строг и сердит. Но только в первую минуту. Пока не увидел близко Дашу. Документы и права (она протягивала) на этот раз у нее были.
Но что-то опять не в порядке… Я сразу почувствовал… Или машина опять чья-то?.. Даша уже пустила в ход обаяние:
— Я… Я торопилась. Очень.
— Торопилась?
— Да, да! Торопилась, капитан!.. Прости, ради бога. Видишь! Еле-еле отыскала его на улицах. Заблудился, старый хер! Папашка мой!
Идея обаяния была та же самая:
— Как услышала, что он жив-здоров, так и кинулась за ним. В городе ужас! Народ одурел! Что творится, капитан!.. А старики невменяемы!.. У-уух, старый!
И Даша показательно (этак слегка) дала папашке (мне) по шее.
А мент козырнул ей. Приветливо козырнул — езжайте, мол, дамочка! Вперед, мол!
Какое-то время мы ехали молча.
— Не грусти, дед. У тебя крепкая шея, крепкое здоровье, крепкий даже член — чего тебе еще в твои застойные годы?
Она усмехнулась:
— Следишь за дорогой?
— Слежу.
— А ты не следи.
Я и правда насторожился, снова завидев ментов, вытягивающих шеи. В нашу как раз сторону.
— Ах, если бы ментам тогда (у Дома, под выстрелами) шепнули, что у меня нет прав… Когда я торопилась к машине, а?.. Ментам прихватить водилу-женщину — это ж какая мечта! Видел их шеи?.. Слышал, дед, когда-нибудь про параллельные прямые?
— Ну.
— И что ты про них слышал?
— Не пересекаются.
— Это правильно. Это в самую точку… Это ты, дед, про шеи ментов слышал.
Нас не остановили. Мы мчали дальше. Уже Москва.
Но расставание как-никак приближалось (по времени), и Даша опять соблаговолила кое-что припомнить:
— У меня, дед, в тот день были большие трудности… Ты же видел. Ты же присутствовал. Ломало же как!
— По-моему, это только цок-цок.
— Ты, дед, без понятия! — Даша вроде как рассердилась. — Что ты несешь, в чем не смыслишь!.. Ты сам-то хоть раз в жизни этот цок-цок пробовал? Хоть раз?
— Как не пробовать!
— Когда это?
— Тогда же. При тебе… А лунные камни кто в носок собирал!
