своими работами расширить осваиваемое тематическое поле.
В-третьих, вышедший несколько лет назад в Париже под редакцией Жака Ле Гоффа и Жана Клода Шмитта «Толковый словарь средневекового Запада» содержит статьи на многие из тем, не представленных в русском словаре. Было бы снобизмом заявлять, что всякий историк должен читать по-французски (тем более, что далеко не во всякой российской библиотеке этот дорогостоящий пухлый том имеется). Однако отечественные специалисты тем или иным способом получают доступ к его материалам; детище французских историков становится известно в России, а это при нынешних темпах и масштабах научно- переводческой деятельности вполне может привести к тому, что в обозримом времени появится его русский перевод.
Но пока такой перевод еще не появился, и наш «Словарь средневековой культуры», пусть в нем чего-то и нет, достоин всяческих похвал за то, что в нем есть.
Авторы ста с лишним статей (по числу статей этот словарь, кстати, обгоняет французский), хотя и не во всем претендуют на новизну материала, знакомят читателя с подходом, который разительно отличается от привычных большинству россиян советских вариантов исторического материализма и позитивизма. Многие статьи написаны авторами по результатам недавно законченных исследований. Можно без преувеличения сказать, что над словарем потрудились ведущие отечественные медиевисты старшего, среднего и молодого поколения.
Наряду с российскими историками к участию в работе удалось привлечь и нескольких западноевропейских коллег — вышеупомянутых мэтров французской исторической антропологии Жака Ле Гоффа и Жана Клода Шмитта, а также Петера Динцельбахера и Яноша Бака. Среди авторов французского «Толкового словаря средневекового Запада», где представлены авторы из семи стран, к слову сказать, всего один российский историк. Это свидетельствует о том, что российской медиевистике еще предстоит заявить о себе на западноевропейском, в особенности на французском, научном рынке. О том же говорит и такой факт: в списках рекомендуемой литературы к статьям во французском словаре мы найдем всего одну-две ссылки на работы российских историков (хотя переведено их на европейские языки гораздо больше). Рекомендуя читателям словаря ту или иную литературу, авторы статей тем самым показывают не только и, может быть, зачастую не столько ситуацию в мировой науке, но и собственную иерархию авторитетов. Так, в русском словаре приведены названия книг и статей на английском, французском, немецком, реже на итальянском, а также на русском языках.
Особо следует отметить высококачественные цветные вклейки с иллюстрациями, какими не избалован был до сих пор потребитель научной литературы в нашей стране. Подписи к изображениям, правда, не всегда логично расположены, но недоразумений это скорее всего не вызовет, ибо едва ли кто-то перепутает, например, карту мира с изображением сциапода — существа с одной ногой огромных размеров, с помощью которой оно и передвигается и при необходимости укрывается от дождя или солнца (о нем см. в статье «Чудовища»).
Остается поздравить тех счастливчиков, которые успели купить по экземпляру из заявленного полуторатысячного тиража. Вдвойне правы те, кто купил сразу два экземпляра: теперь они могут и сами наслаждаться, читая о визионерках и труверах, и порадовать замечательным подарком кого-нибудь из своих близких. Книга в основном доступна для понимания даже первокурсника, и более того, быть может, именно благодаря ей многие абитуриенты и студенты гуманитарных факультетов впервые заинтересуются историей.
Книжная полка Евгения Ермолина
Фрэнсис Уин. Карл Маркс. Перевод А. Ю. Шманевского. М., АСТ, 2003, 428 стр.
«Страшилка крадется по Европе…» — так, по свидетельству Уина, новейшего биографа Маркса, книга которого вышла на английском в 1999 году, начинался Марксов «Коммунистический манифест» в первом английском переводе. Впоследствии, однако, для юмора места осталось мало. Почти полтора века бродила эта «страшилка» там и сям. И вот в момент, когда она почти пропала с горизонта, Уин написал свою книгу. Новейший писатель вынужден учитывать эту ситуацию полузабвения. Он делает выводы и находит выход. В Уине угадывается литератор искушенный и расчетливый: Маркса он представляет живописным, великолепным, восхитительным монстром, «мегалозавром», безудержным мечтателем, гениальным маньяком, вулканом любви и ярости, ожесточенным спорщиком и фанатичным шахматистом, фонтаном ярких слов, нищим аристократом — сгустком противоречий. Но масштабным сгустком интересных противоречий. Уин даже рассказывает два анекдота о реакции Маркса на суждения скептиков о коммунизме. На вопрос, кто при коммунизме будет чистить ботинки, Маркс-де сердито отвечал: «Вот вы и будете». А на замечание, что жить в эгалитарном обществе едва ли приятно, он, согласившись, заметил, что «эти времена придут, когда нас уже не будет».
Был ли он хотя бы счастлив? Вероятно, был, поскольку видел счастье в борьбе и всегда находил, с кем бороться. Если ему было нужно, умело создавал себе врагов. Своим бедам он умел найти виновника в лице буржуазии вообще и конкретных своих противников в частности — и затем изощренно мстил им словом. Так что и нарывы в паху оказывались стимулом для создания «Капитала»…
«Мы не собираемся быть слишком жестоки к старине Марксу». Такова всегдашняя позиция Уина. Он аттестует дураками тех, кто считает, что идеи Маркса привели к ГУЛАГу. Так начинается книга. Мне кажется, в России об этом едва ли можно судить столь легко. Что общего у идей Карла Гиршелевича, немецкого еврея, жившего в бедности и страдавшего от фурункулов и болей в печени, — и теми, кто клялся, воевал и убивал его именем в ХХ веке? Быть может, только богоборческий пафос… Но разве этого мало? Впрочем, Уин о Марксе-богоборце подробно не распространяется. Не весьма его интересует также Марксова эсхатология, так неудачно примененная в ХХ веке теория класса-мессии и диктатуры пролетариата, и даже та идея, которая в разнообразной инструментовке жива и сегодня, — лозунг преодоления социального отчуждения. Эта проблема застревает в сознании, даже если давно уже пылятся где-то пресловутые первый и сорок второй тома собрания сочинений… Тем не менее и Уин пытается уверить нас в том, что Маркс актуален и многое предвидел правильно — по части глобализации и анализа капиталистического общества. У меня же есть ощущение, что в России я принадлежу чуть ли не к последнему поколению, в котором кое- кто воспринимал Маркса как актуального мыслителя. Быть может, я и ошибаюсь. Возможно даже, было бы неплохо в этом ошибиться. Будущее покажет, сохранил ли Маркс и в новом тысячелетии свой статус учителя человечества (если воспользоваться терминологией Ясперса). Правда, едва ли после появления этой подробной, тщательной книжки у учения Маркса прибавится адептов. Прибавится, возможно, сочувствия к ее герою. Которому, как известно, не было чуждо ничто человеческое.
Норман Роуз. Черчилль. Бурная жизнь. Перевод Е. Ф. Левиной. М., АСТ, 2003, 448 стр.
Личность — это миф. Биограф разгадывает ее или обличает. У Роуза, составившего подробное жизнеописание Уинстона Черчилля, специфический подход к предмету. Апология рождается сама собой, а герой формируется из недостатков и пороков, каждый из которых назван не по разу и подробно проиллюстрирован. Удивляешься, как такой нескладный человек мог стать чуть ли не самым великим (в смысле позитивного величия) политиком минувшего века. XIX век — век великих теоретиков. ХХ век — век великой практики и великих практиков. Что сделал для мира Черчилль? Он повернул ход истории, заставив Англию поверить в себя в тот роковой момент, длившийся год или два, когда от нее зависела судьба христианско-гуманистической цивилизации. Когда Англия осталась одна, лицом к лицу с тоталитарными монстрами. Сдавались все. Сдавали всё. Англия выстояла. …Прочее — подробности. Некоторые освещены Роузом детально. Некоторые торопливо. О чем-то не сказано. Мне казалось, что у Черчилля был продуманный план — столкнуть Германию и СССР и измотать этих врагов свободы в поединке друг с
