— Голыш? — переспросила она у ребенка. — Огромный?!
— Да, оглемьный, — повторил тот, обливаясь слезами у нее на руках.
Сережка догнал женщину и поинтересовался, что это за голыш. Она снисходительно улыбнулась:
— Голая кукла.
Сережка вообразил ее огромной, и ему тоже стало страшно. Он заскочил в магазин за вином, а потом у дома, где жила Рита, не поленился еще раз поздороваться со стариком на лавочке.
— Ты знаешь, — пожаловался тот мальчику, — жена изменяет мне.
— Почему вы так думаете? — спросил у него Сережка.
— Она покупает ему мороженое.
— А вам, неужели?..
— Когда я получаю большую пенсию, — с горечью признался старик, — и до копеечки отдаю ей.
Не дожидаясь лифта, Сережка на одном дыхании взбежал по лестнице и позвонил. Тотчас Рита открыла. Ребров сидит за столом, будто все это время ожидал вина. Он взял у мальчика бутылку, открыл ее и опрокинул в стаканы: себе и Рите, а Сережке едва капнул.
— Почему загрустил? — спрашивает у мальчика.
— Я не знаю, — признался Сережка, еще не отдышавшись после того, как взбежал по лестнице. — А какое вам дело? — неожиданно грубит и, чтобы не показать слез, выходит на балкон.
Между домами гуляет ветер; парусом надулась на веревке простыня — наискосок перерезана тенью от стены, а другая половина — розовая. За кирпичным забором шелестит зелень. По луже с хрустом ломаемого ледка проезжает машина. Из нее вылезает Валерия.
Рита выскакивает на балкон:
— Ты была права!
— О чем ты? — Лера недоумевает внизу.
— Вспомни!
— Ах да…
Вдоль забора женщина тянет шланг. Из него хлещет вода — на сером асфальте вслед черная полоса, а выше косые лучи обагрянивали стены домов и верхушки деревьев, которые еще не подрезали.
Когда пришел лифт, Валерия перепутала кнопки — цифры на них стерлись, не разобрать, — поехала не вверх, а вниз. Лифт остановился. Она нажимает на другие кнопки — ничего. Испугалась, но дверки раскрылись, и — выскочила в подвал. Здесь, на потолке, часто мигает электрическая лампочка, так что больно глазам, к тому же стены вымазаны в два слоя белой краской — и такие же белые трубы вдоль стен. Вдруг она почувствовала себя не то что нехорошо, а как-то необычно, и опять затошнило. Валерия подумала, что это после лифта; дальше в стене проход — над ним труба буквой «П». Валерия, нагнувшись, проходит под ней; снова закружилась голова, и в мыслях что-то промелькнуло, но так быстро, что не ухватить.
Валерия поднимается по лестнице — навстречу из подъезда шаги, она узнает их — и тут вспомнила, как недавно взяла ребеночка на руки, и — поняла, отчего кружится голова.
Ребров оставил Сережку — приближается к ней.
— Ты знаешь, — прошептала ему Валерия, — кажется, я…
— Что? — Ребров затаил дыхание.
— Кажется, у меня… — И неожиданно, с резко изменившейся интонацией, громко заявила: — Ах, не притворяйся, ты все прекрасно понимаешь, ты всегда понимал меня с полуслова! Что же ты молчишь? — изумилась она.
Он захохотал. Сережка никогда не слышал, чтобы так громко смеялись и так долго.
Наконец Ребров вздохнул.
— Я очень рад, — объявил он. Тем не менее на лице его оставалась растерянность. — Как я рад, — повторил дрожащим голосом и хватал воздух, подобно рыбе на берегу.
Тут вышла из дома Рита. Валерия заметила у нее платье навыворот и сама засмеялась. Рита не могла сообразить, почему над ней потешаются, затем спохватилась и поспешила домой переодеваться. Ребров пытается улыбнуться, а Сережка почувствовал, осознал, что еще не все понимает в жизни.
— Пошли с нами гулять, — предложила ему Валерия.
Марианна Гейде
Коралловые колонии
